трех длинных гудков снова раздался невозмутимый голос автоответчика:

– К сожалению, мы временно не принимаем такие заказы.

– Как – не принимаете? – машинально пробормотала я. – Почему не принимаете? А какие же тогда принимаете?

Впрочем, добиваться ответа у автоответчика бесполезно. Из трубки уже неслись гудки отбоя.

Я разочарованно повесила трубку и вышла из кабины. Снаружи меня ждал обиженный кавказец.

– Нэхорошо, дэвушка! – сказал он, сверкая глазами. – Сказала – любимому звонить, а сама в книжке номэр смотрела! Если я нэ местный – значит, мэня обманывать можно?

– Извини… – пробормотала я и направилась к метро.

– Сегодня только это, – я выложила на стол сыр, ветчину и жареную курицу в пакете.

Курицу я купила в ларьке возле больницы, она благоухала чесноком и еще какими-то травами.

– А супа нет? – протянул дядя Вася.

– Совесть имейте! – возмутилась я. – Где я вам суп сварила бы – в поезде?

– Извини, дочка, – примирительно сказал Егор Иванович, – просто после твоего рассольника на больничные супы и глядеть неохота.

В палате произошли некоторые изменения. Егору Ивановичу выдали алюминиевый костыль, Петюне поменяли повязку, а дядя Вася обольстил сестру-хозяйку, и теперь на подоконнике красовался новый электрический чайник. На чайник приходили любоваться больные из других палат, и все удивлялись, как это дяде Васе удалось. Я только посмеивалась – давно уже поняла, что мой напарник притягателен для дам в районе пятидесяти лет.

Пока они ели, я излагала свои приключения.

– Молодец, Василиса! – одобрил дядя Вася. – Грамотно действовала. Вот только в химчистку эту звонить не нужно было самой.

– Да я не по мобильнику, – отмахнулась я, – и вот еще что… – Я рассказала про зеленую шариковую ручку.

– Точно Надя туда звонила… – пробормотал дядя Вася.

– Звонила, а куда потом пошла? Что ей там сказали? – заволновался Егор Иванович. – Нужно выяснить!

– Не торопись, Егор, – нахмурился дядя Вася, – не гони лошадей! Если она в этой химчистке что-то выяснила, куда-то они ее направили, то это может быть опасно. Обдумать надо все тщательно. И вообще, предоставь это дело профессионалам.

Егор Иванович бросил очень выразительный взгляд из-под нависших бровей – дескать, какой ты профессионал, лежишь тут со мной рядом и ни фига не делаешь. Девчонка за тебя работает, а ты только ешь да пузо поглаживаешь. Вообще-то он прав, но с дядей Васей мы сами разберемся.

– Давайте чай пить! – заторопилась я. – Заодно и чайник обновим!

К чаю были сухари с маком и коробка конфет «Птичье молоко». Петюня оживился и мигом умял штук десять, пока я не отняла коробку.

После чая я прибиралась в палате, ворчала на дядю Васю, что залил майку кетчупом, и гоняла Петюню, который крошил сухари на пол. Егор Иванович надел халат и вышел, опираясь на костыль.

– Курить пойду! Ужас как хочется!

– Ладно, а я домой поеду, – сказала я. – Бонни совсем извелся. Какие будут указания на завтра?

– Да какие указания, – уныло сказал дядя Вася, – честно говоря, и сам не знаю, что делать. Хорошо бы выяснить, где эта химчистка находится, хотя, может, она и ни при чем вовсе…

В окно палаты вкатился огромный, желтый, как сыр или сливочное масло, шар луны. Петюня негромко всхлипнул и сел на кровати. В лунные ночи он чувствовал какую-то тяжелую, мучительную тоску, как будто внутри его болело что-то, чего на самом деле нет. В такие ночи ему хотелось куда-то идти, что-то делать. Только куда идти и что делать, он не понимал, и от этого тяжесть и боль становились еще мучительнее. Он снова всхлипнул и встал.

Желтый свет луны заливал палату, как кислое молоко. От этого света спящие соседи превратились в каких-то незнакомых людей, незнакомых и опасных. Петюня захотел выйти из палаты. Он сделал шаг к двери и вдруг увидел на спинке стула удивительный халат. Этот халат принесла его соседу та девушка, которая приходит к ним каждый день и приносит разные вкусные вещи. Раньше Петюня считал эту девушку доброй, но после того, как она принесла этот халат, обиделся на нее. Почему она принесла халат только тому бородатому старику?

Это неправильно, несправедливо!

У Петюни были свои представления о том, что такое правильно, свои представления о справедливости.

Самое правильное – это когда все вкусное, все хорошее давали ему. Потому что он – Петюня, он – самый хороший, самый правильный человек. Ему должны за это давать яблоки, конфеты, булочки с маком. Еще, конечно, пирожные.

Один раз он увидел красивое пирожное, которое ел ребенок, отобрал его и быстро запихнул в рот.

Было очень вкусно.

Правда, ребенок громко заплакал, и тут же к Петюне подскочил большой злой дядька и очень сильно его побил. Это было неправильно, несправедливо.

В конце концов, если нельзя, чтобы все давали только ему, Петюня не возражал, чтобы яблоки, конфеты и булочки давали всем. Пускай, Петюня не жадный.

Кроме яблок и конфет, Петюня любил красивую одежду. Особенно красивые полотенца, вышитые разноцветными нитками. Если ему доставалось такое полотенце, он оборачивал его вокруг головы и думал о том, какой он красивый.

А вот теперь еще этот халат…

Это был очень красивый халат, в нем Петюня стал бы просто красавцем, но противный жадный старик не позволял Петюне его надевать. Как будто ему жалко халата.

Петюня покосился на жадного старика.

В лунном свете тот был совсем не похож на себя. Это был совсем другой старик, с желтым осунувшимся лицом, и Петюня подумал, что этот старик, наверное, не такой жадный и позволит Петюне немножко поносить халат.

Он потянул халат на себя.

Старик пошевелился и громко всхрапнул.

Петюня замер, но старик не проснулся, он только выпростал левую руку из-под одеяла и задышал неровно, с присвистом. Тогда Петюня стащил халат со спинки стула и напялил его, неловко всунув руки в рукава. Потом он обвязал голову полотенцем и пошел к двери, думая, что теперь он очень красивый.

За дверью палаты было темно и пусто. Только далеко, в самом конце коридора, тускло горела лампа на столе дежурной сестры.

Туда Петюня не пойдет, потому что сердитые сестры всегда ругают его, что бы он ни делал. Они плохие, несправедливые. Петюня хороший, правильный, его нужно хвалить и угощать вкусным. Петюня повернул в другую сторону, к лестничной площадке.

Там, на этой площадке, жадный старик, чей халат был сейчас на Петюне, тайком от сестер курил. Петюня представил, как он сейчас постоит на этом самом месте, как будто он – не он, а тот самый старик.

Он сунул руку в карман халата и нащупал там смятую