Оставалось или отсиживаться в каюте I класса, которая обошлась в 200 рублей «керенками»[23] — неслыханная цена! — или скрасить дорогу интересным знакомством. Тут повезло: среди пассажиров нашёлся пожилой профессор из Берлина, которого военно-санитарное ведомство командировало на юг России для инспектирования частей армии. Помешанный на туберкулёзе, тот готов был часами разглагольствовать на смеси немецкого с латынью о палочке Коха. С трудом, но всё же удалось выпытать что-то и о жизни в Германии: росте дороговизны, исчезновении продуктов из продажи, всеобщей усталости от войны.

Знакомство оказалось ещё и полезным. В Керчи, где пароход простоял полдня, немецкая комендатура порта неожиданно устроила самую придирчивую проверку документов. С десяток пассажиров, по манерам — офицеров, с парохода сняли. Хотя официально германское командование не запрещало русским офицерам ехать на Дон. Спекулянты никаких подозрений, естественно, не вызвали... Профессор коротко переговорил с лейтенантом в светло-сером, отливающим голубизной мундире, и они были избавлены от необходимости даже доставать паспорта. И слава Богу: гражданский паспорт, что жена выхлопотала для него в Ялтинском совдепе и куда его вписали горным инженером, даже самому не внушал доверия.

Ростов, прозванный газетчиками «русским Чикаго», как и в прежние времена, шумом и суетой напоминал улей, в который забрался медведь. Кричали пронзительно разносчики газет и продавцы кваса, бойко торговали магазины и лавки, рестораны оглушали несмолкаемой музыкой, тумбы пестрели зазывными афишами театральных бенефисов и цыганских хоров. И даже городовые — «крючки» — красовались в своих васильковых мундирах, довершая иллюзию вернувшегося прошлого.

Немецкие патрули попадались куда реже, чем в Киеве, но их, а также безжизненно повисших в знойном мареве сине-жёлто-алых флагов Всевеликого войска Донского вполне доставало, чтобы грубо возвращать к унизительной действительности.

Хотя и составленный из одних вагонов III класса, поезд Ростов — Екатеринодар выглядел приличнее украинских: чисто убрано, стёкла целы, свечей у кондукторов хватает.

На станции Батайск, перерытой окопами и заставленной ограждениями из колючей проволоки, зона германской оккупации наконец закончилась. Проверку документов и багажа патрули последней немецкой комендатуры провели с неизменной педантичностью, но, хорошо организованная, много времени она не отняла.

Границу между Донской и Кубанской областями поезд пересёк обычным маршрутом: по Кущёвскому мосту через речку Кугоея, только на прошлой неделе восстановленному донской инженерной ротой. Словоохотливый пожилой кондуктор поведал: полтора месяца назад его взорвали, взяв Кущеёку, добровольцы. Не иначе с намерением перерезать немцам кратчайший железнодорожный путь на Кубань — через Тихорецкую...

По обеим сторонам виднелись обычные следы недавних боев: незасыпанные воронки, обломки повозок, остовы сгоревших и столкнутых с путей вагонов, следы пуль и шрапнели на стенах станционных зданий... То и дело паровоз пронзительно свистел и притормаживал со скрипом и лязгом: зелёный флажок[24] предупреждал о ремонте полотна. Опасливо проползал мимо пережидающих у края насыпи рабочих, одетых кто в солдатские обноски, кто в замызганную робу.

Всего-то чуть более месяца назад Добровольческая армия выбила из этих мест большевиков. На каждой станции в вагон садились её офицеры, ехавшие в отпуск или командировку. С недоумением рассматривал Врангель их обмундирование: застиранное и заплатанное, полевая форма смешана с принадлежностями строевой и парадной... Околыши и тульи фуражек, погоны без галуна — каких-то странных цветов и сочетаний: голубого, красного, чёрного... На левый рукав нашит бело-сине-красный, под национальный флаг, шеврон в форме буквы V. У всех разных размеров и оттенков.

Вели они себя, несмотря на молодость, самоуверенно и развязно, на прочих пассажиров смотрели свысока, громко разговаривали и хохотали, курили, сплёвывая в открытые окна, и поминутно дёргали вконец запыхавшегося кондуктора.

Немалого труда стоило ему удержаться и не сделать им замечание. Кто он для них? Были бы на плечах генеральские погоны... Уже в Ростове одолевал соблазн сменить опостылевший пиджачный костюм, стесняющий движения, на летнюю полевую форму, запрятанную женой в неподъёмном портпледе под бельём. Долго колебался, но благоразумие взяло верх...

Подобных ему пассажиров — мужчин в штатском, но с военной выправкой и интеллигентными манерами — было немного. Все, без сомнения, — офицеры, едущие в Добровольческую армию... Кто вырядился, и иногда весьма удачно, под торговца, кто — под учителя, кто — аж под мужика... Теперь, после всех мытарств, тревожных и бессонных дней и ночей пути, сотни вёрст пройдя пешком и проехав на телегах и в вагонах, преодолев все кордоны, проверки документов и обыски, счастливо избежав ареста немцами и расстрела большевиками, они спали. Одним сердобольные соседи уступили верхние полки, другие прикорнули прямо на чьих-то мешках.

А преобладали, к его неудовольствию, какие-то хохлушки базарного вида и спекулянты: те же армяне, греки и евреи. Багажные полки прогибались под их мешками и тюками, туго набитыми товаром. Их же багаж загромоздил узкие проходы. Вожделенней покупателя, чем воюющая армия, для них нет.

Вместо прежних десяти часов поезд тащился до Екатеринодара полтора суток...

...В быстро светлеющей синеве безоблачного неба, над конусообразной крышей вокзала едва шевелился белый флаг Министерства путей сообщения со скрещёнными топором и якорем. Дальнозоркие глаза Врангеля сразу нашли его... Увы, слабый ветерок не сумел развернуть полотнище и открыть белую, синюю и красную полосы национального флага в его верхней левой четверти.

Зато железнодорожный жандарм выставил себя во всей красе: полная форма, медали, серебристый шеврон на рукаве. Только обычный красный аксельбант заменён бело-сине-красным...

Радостно застучало сердце. Наконец-то у своих! Полной грудью вдохнул сухую утреннюю прохладу, слегка приправленную городской пылью и паровозной гарью.

В отличие от киевского и ростовского, екатеринодарский вокзал имел прифронтовой вид: прямо на перроне сидели и лежали на своих вещах женщины и дети, толкались офицеры и казаки, всюду валялся мусор. Среди этого беспорядка деловито расхаживали два патруля — добровольцев в белых гимнастёрках и кубанских казаков в серых черкесках поверх чёрных бешметов. Придирчиво изучали паспортные и офицерские книжки. Норовили, отметил, проверить документы у всех сошедших с поезда мужчин, что в военном, что в штатском... А вот носильщика не дозваться.