комодом. Все очень сдержанное и очень гармонирует со стенами, полом и потолком, из чего делаю вывод – здесь работал дизайнер.

Чернышов появляется из-за угла, и выглядит он плохо.

На нем домашние спортивные штаны и белая футболка. Он босой. Глаза покраснели, волосы взлохмаченные.

– Я съел два кусочка пиццы, а папа не стал есть. У него нет аппетита, – продолжает вводить меня в курс дела Миша.

– Иди, одевайся, – голос Чернышова хриплый. – Проходи, – обращается он ко мне.

Какая-то сверхъестественная сила мешает мне сделать хотя бы шаг от порога.

– Я подожду здесь, – говорю, кладя руки в карманы куртки.

– Мы что, не будем лечить папу? – глаза Мишани становятся встревоженными, когда он смотрит на меня.

– Папа сам справится, да? – смотрю на Руслана, прося мне подыграть.

– Да, я сейчас лягу спать, – заверяет он сына. – Иди, одевайся.

– Но когда болеют, надо заботиться, – настаивает тот.

– Мишань, мне нужно поспать, – бормочет Чернышов.

Сын терзается еще какое-то время, а потом уходит, понурив голову.

Проводив его глазами, Чернышов молчит.

Присматриваюсь к его лицу.

Оно напряженное.

На скулах то появляются, то исчезают желваки. Шея блестит от пота, взгляд расфокусированный и стеклянный.

– Ты что-нибудь принял? – спрашиваю хмуро.

– Да, – подойдя ближе, он нажимает на выключатель, добавляя больше света, и просит. – Можешь помочь? Нужно чуть-чуть ослабить, – указывает на застежку своего бандажа. – Здесь и на спине.

Остановившись в шаге от меня, сипло и не очень разборчиво добавляет:

– Заклинило.

Я так давно его не касалась, что сейчас это сродни тому, чтобы касаться незнакомца, именно поэтому я медлю, а когда поднимаю глаза, вижу, что моя задержка от него не укрылась.

Он молчит, глядя на меня, чуть стискивает зубы и разводит губы в механической улыбке, которая не касается его глаз.

Достав из карманов руки, сжимаю и разжимаю пальцы, прежде чем взяться за застежку перевязи.

Пальцы касаются его груди. Через футболку я чувствую, какой он горячий. Вижу, что его тело чуть потряхивает.

– Что ты принял? – поднимаю на него глаза.

Он часто дышит через нос.

– Жаропонижающее. И обезболивающее.

– Давно? – чуть ослабляю лямку.

– Не очень.

Кружу глазами по его лицу, замечая, как по виску бежит пот. Он бледный. Морщина на его лбу стала глубокой, как маленький желоб.

– У тебя что-то болит? – обхожу его и берусь за застежку на спине.

Футболка прилипла к его лопаткам. Я вижу очертания мышц и впадины крупного позвоночника.

– Рука. Видимо, укол перестал действовать.

Я снова хмурюсь.

– У тебя жар, – говорю ему.

– Надо поспать.

Подумав секунду, я предупреждаю:

– Сейчас отстегну, придержи руку.

Я щелкаю застежкой, и бандаж съезжает с его плеч. Быстро обойдя Руслана, отлепляю липучки и стягиваю каркас с его руки.

– М-м-м… – морщится он от боли, перехватывая мое запястье. – Подожди…

Его локоть распух и покраснел. Я не знаю, как он выглядел до этого, но сейчас он выглядит сильно воспаленным!

– Чернышов… – говорю шокировано. – Я вызову скорую…

– Скорую? – слышу испуганный вопль Миши.

Быстро возвращаю бандаж на место, и Руслан чертыхается, опускаясь на банкетку.

Трясет головой и зажимает пальцами переносицу.

Я чувствую, как меня охватывает волнение.

Вызвав скорую, я все же разуваюсь и снимаю куртку.

Поднявшись с банкетки, хозяин этой квартиры бредет по коридору и скрывается за углом. Я отправляюсь следом и попадаю в большую квартиру-студию, которая еще и двухуровневая. Прямо за углом лестница на второй этаж, интерьер очень стильный, вид из окна – вишенка на торте.

Руслан расхаживает туда-сюда. Морщится. Кажется, ему очень больно.

– Где аптечка? – требую у него.

– Я знаю, где она, – следуя за мной по пятам, говорит Миша.

– Неси, скорее, – прошу его.

Пройдя на кухню, я открываю все подряд ящики и нахожу стаканы.

Миша тащит небольшой пластиковый ящик, набитый лекарствами. Найдя обезболивающее, развожу его с водой и вручаю Чернышову.

Он пьет, не споря.

Кажется, он вообще перестает соображать, что вокруг него происходит.

Это пугает меня, и я жду скорую, кружа по комнате и каждые пять минут глядя на часы.

Его увозят спустя полчаса.

Миша тихо плачет, поджав свой детский подбородок и утирая кулаком слезы.

– Мы ппп-поедем с па-па-папой? – спрашивает, неловко надевая свои ботинки.

– Да.

Я просто не могу вернуться домой!

Он выглядел ужасно, когда покидал свою квартиру. Его трясло. Он передвигался почти дезориентировано.

Меня и саму трясет, я действую на каком-то автопилоте.

Быстро одеваясь, я не знаю, что мне делать.

Я не могу рыться в его вещах.

Я не хочу найти среди его трусов женский лифчик или кружевные стринги.

Если ему понадобятся вещи, пусть их соберет мой брат.

– Мишань, скорее, – подгоняю, потому что наше такси приехало.

Я взвинчена оттого, что машину опять пришлось ждать вечность.

Всю дорогу до больницы Миша всхлипывает, растекшись по детскому креслу.

В своем комбинезоне он такой неповоротливый, что переставляет ноги, будто неваляшка, но не жалуется, пока я тащу его за руку по дорожке к больничному корпусу, куда должны были доставить его отца.

У меня уходит вечность на то, чтобы узнать, где его искать.

К тому времени, как мы с Мишаней находим его отделение, мне кажется, что я выжата, как лимон.

В маленьком холле шесть стульев и окно.

Мы вообще не должны здесь находиться, часы для посещений давно закончились, и каждую секунду я боюсь того, что как только нас обнаружат – заставят очистить этаж, но, когда мимо проходит медсестра, ей нет до нас никакого дела.

Я снимаю куртку и помогаю сыну расстегнуть комбинезон.

– Посиди здесь, – прошу его. – Я сейчас вернусь.

– Папа там? – круглыми глазами он смотрит на дверь.

На его щеках следы от засохших слез, из носа течет.

Ему нужно умыться.

– Да, там, – встав с корточек, я нахожу в кармане куртки телефон.

Почти девять вечера.

С колотящимся сердцем я проскальзываю в дверь хирургического отделения и выдыхаю с облегчением, когда вижу пустую стойку дежурной медсестры.

Меня выставят отсюда взашей, если увидят.

Едкий запах лекарств забивает нос.

Дверь в первую палату открыта, и я заглядываю внутрь, бормоча:

– Твою мать…

Внутри темно, и там человек шесть, не меньше.

– Руслан… – зову полушепотом.

Когда не получаю ответа, зову еще раз, только громче.

– Нет такого, – слышу ворчливый голос в ответ.

– Извините… – быстро убираюсь я.

В следующей палате его тоже нет, и в следующей тоже.

– Чернышов… – просовываю голову в дверь палаты номер пять.

Где-то за спиной хлопает дверь.

– Ру…

– Я здесь…

Оставив открытой дверь, чтобы свет из коридора попал внутрь, я проскальзываю в палату и отчаянно извиняюсь перед всеми