— Сегодня в шесть, не опаздывай.

— Так точно.

…

— Ты опоздала! — мамульчик стояла в коридоре со сковородой наперевес и хмуро на меня смотрела.

— Вот и опала.

— Она самая, но не на людях.

Иначе говоря, Вере не уцелеть, но потом. Тоталитаризм тоталитаризмом, а расстрелы при гостях не устраивают.

— Ты — настоящий дипломат.

Неожиданно туловище мамы отодвинулось в сторону, и вперед вышел Тём. И, учитывая удивленный взгляд мамы на мальца, туловище она подвинула не по доброй воле.

— Киса? — как обычно без предисловий и лишних уточняющих слов поинтересовался Артёмка.

— Киса дома, — серьезно ответила я.

— Идти, — уверил меня мелкий из клана мужчин.

— Ляжешь спать, проснешься и будет киса, — если верить теории, пространные понятия наподобие «завтра», «потом» или «с утра» будут для него эквивалентны белому шуму.

Как вроде если я совсем ничего и не сказала. А вот набор конкретных ступеней действий он осмыслит. Неплохо бы выяснить, насколько длинную последовательность он может объять за раз.

— Артём, иди сюда! — послышался из зала недовольный оклик. — И скажи Вере «привет».

Тёмка ускакал вприпрыжку и молча. Многого Свет своими «скажи» не добьется. Для мальца «привет» — то же самое, что для меня «страпидустер». Один раз вслух сказать чисто любопытства ради можно, но зачем — непонятно. Хау, бледнолицый вождь, ибо так принято для социальной вежливости.

— Ты его понимаешь? — склонившись ко мне, прошептала мама.

— Очень надеюсь.

Расположение стола в гостиной с прошлого сбора не поменялось, поменялось только наполнение. Потчевать нас сегодня намеревались не голубцами, а фирменными тушеностями в горшках. Фирма тут в фокусе с закуской прячется: мама вместо крышек лепешки запекает — вкус непередаваемый, да и впечатление производит на гостей.

— Привет, — искренне приветливо и, кажется, даже чересчур радостно улыбнулся Свет.

— Привет, — постаралась улыбнуться ни меньше, ни больше я.

Ответ на всякий случай будем давать симметричный. Альбертович на диване аж ровно сел.

— Подружились, что ли?

Я вопросительно взглянула на обитателя «Пандоры». Мало ли, что он своему родителю рассказывает, а чего нет. Лишнего сболтнуть не хотелось. Поразительно, сколь сильно меняют поведение человека скрытые мотивы. В данном случае меняют меня.

— Похоже на то.

Прозвучало неопределенно, не оскорбительно, не по-дружески, без сексуальной подоплеки, не холодно. В общем, толкуйте, господа, как хотите.

— Да, — добавила я на вопросительный взгляд Рудольфа.

— Что «да»? — не сдавался мой новый батько.

— Всем и на все «да». Я сегодня в благоприятном расположении духа.

Сын с моей фирменной способностью переводить любой разговор в бессмысленный треп ознакомился. Теперь ознакомим отца.

— Неожиданно, — заключил папа и сощурился, да так, что я от улыбки не удержалась.

Лысая подозревашка — ни дать ни взять. Не напрасно мама вокруг него так и порхает. Умильный мужик.

Тихий смешок со стороны Света подлил масла в огонь моего самолюбия. О да, детки, я в ударе… когда мне что-то надо.

Пока любовалась собой, а мужики мной, салат, что мамо опрометчиво поместила на край стола, пополз вместе со скатертью и всей своей салатной массой чвакнулся на диван. Никто не помер, квартира не сгорела, и даже ваза не разбилась, но лица у мужчин сделались одинаково паникующими. Портретное сходство образовалось налицо, и только сосредоточенная моська Тёмыча, вылезшего из-под стола, срывала эффект.

— Ох, — сказала вошедшая мама и правдоподобно ухватилась за сердце.

Как на олимпийском забеге с отрывом в десятые доли секунды стартовали Рудольфович и Альбертович. Учитывая кровное родство с убийцей салата, лучше б сидели, честное слово.

Скатерть дернулась сначала за одним бегуном, потом за другим, посуда жалобно звякнула и покатилась, посыпалась, как хрустальный дождь, куда попало.

— Ой, — сказала мама, совсем не обратив внимания, что ее загребли две здоровые волосатые лапищи Альбертовича.

— Это же к счастью, — забил в родительницу гвоздь новый сын.

Артём, что после выхода из-под стола стоял рядом со мной и наблюдал сцену, вдруг рухнул на пол и заревел, навзрыд, громко. Это у обычных семей сейчас все бы закончилось уборкой, но наши приключения только начинались.

— Бокальчики! — кричал между всхлипываниями несчастный ребенок и продолжал усиливать поток слез.

Мама вообще забыла, что у нее сердце, и бодрыми перебежками принялась носиться по квартире, стараясь впихнуть мальцу все вкусное, прикольное и интересное, что можно только впихнуть ребенку. Но Тёмыч оказался бойцом стойким. Права потерянных хрустальных фужеров и бокалов были важнее торта и конфет. Торты и конфеты не вернут к жизни утерянное добро, поэтому, чем больше его успокаивали, тем сильнее он ревел.

Отец правозащитника товарищ оказался бывалый и сразу же после начала общественной акции перешел к реализации принципа: «С глаз долой, из сердца вон». Никогда не видела, чтоб уборка проходила так быстро и качественно. Рудольф при этом где-то нашел еще точно таких же фужеров и бокалов.

Как только стол приобрел свой изначальный вид, малец закрыл все краны и как ни в чем не бывало прямо на полу перешел к торту.

— О, господи, — вспомнила мама, что у нее сердце.

Теперь по квартире носились два мужика, правда, они не вкусняшки искали, а «травяные капельки». Капельки нашлись быстро.

Теперь на полу сидели двое довольных людей, двое других сидели напротив, тревожно всматриваясь в настроения двоих первых. И только я стояла над всем этим безобразием. Во-первых, мамчик сердцем не болеет точно, она просто за него как за орган стресса хватается. Во-вторых, Артём, как любой особый просто не любит ситуации «из ряда вон». И только я одна — оплот разума и спокойствия в этом ненормальном семействе…

— Вера, убери салат, — прервала мои самовосхваляющие размышления родительница.

— Вера, убери салат, — слегка исковеркав фразу, повторил Тёмка, по-прежнему набивая рот тортом, точнее, зелеными и розовыми его частями.

Листики там, розочки, сердечки… Знали бы кондитеры, что некоторые их произведения едят по цвету. А если быть еще более точной, то сначала в ход шло все зеленое и только потом розовое. Миндальную