— А ты меня удивляешь… — молвил он после небольшой паузы и в ответ на мой вопросительный взгляд пояснил: — Ни о чем не спрашиваешь, не задаешь вопросов. А у самой, поди, язык чешется…

Он нежно погладил рукой бородку и ухмыльнулся с довольным видом. И я поняла, что ему самому не терпится поделиться со мной кое-какими секретами.

В этой игре в молчанку я победила. Он первым заговорил на заветную тему.

— Думаю, что вряд ли получила бы на них исчерпывающие ответы.

— Это почему же? — сделал он изумленные глаза.

— Насколько я понимаю, ты избегаешь утечки информации.

— А никакой утечки и не будет.

— Ты собираешься взять с меня подписку о неразглашении?

— Зачем? — снова изобразил он удивление. — В ней не будет нужды. Ты никогда не сможешь использовать эту информацию за стенами моего… богоугодного заведения.

— Это почему же? Мне никто не поверит?

Прежде чем ответить, Губошлеп положил в рот крупную маслину и, раскусив ее, смаковал некоторое время с видом знатока и ценителя.

— Все очень просто, — наконец разродился он. — Я не боюсь этого потому, что ты никогда отсюда не выйдешь.

Вынув изо рта косточку, он аккуратно положил ее на краешек тарелки и вытер губы белоснежной салфеткой.

Наступил момент истины, если я правильно понимаю эти слова. Мой враг, а именно так я теперь воспринимала бывшего однокашника, собирался открыть мне карты и, судя по его виду, имел на руках «десять без прикупа».

— Говорю это для того, чтобы у тебя не было иллюзий, — продолжил Губошлеп.

Несмотря на всю серьезность ситуации и солидную внешность оппонента, я продолжала воспринимать его как Губошлепа. И мысленно называла его этим пренебрежительным прозвищем.

— Ты должна понимать, что мой «бизнес», — скривился он в улыбке, — не сочетается ни с гласностью, ни с прочими демократическими шалостями. И поверь мне, я сделал все, чтобы в этом смысле обезопасить себя и свое предприятие.

Покинуть его без моего согласия НЕВОЗМОЖНО. Я повторяю это, чтобы ты поняла: если бы я допускал такую возможность хотя бы теоретически — ты бы никогда в жизни не услышала обо мне, уже не говоря о том, что твое появление здесь было бы исключено.

Я прекрасно осведомлен о твоих способностях и тем не менее утверждаю: любая твоя попытка покинуть эти места без моего желания обречена на неудачу. А такого желания, — осклабился он, — как ты понимаешь, у меня нет.

И дело даже не в том, что объект охраняется хорошо обученными и прекрасно вооруженными людьми, которые, не задумываясь, пристрелят любого, кто попытается покинуть территорию без моего приказа. Таков закон, а законы здесь устанавливаю я.

Но самое главное, и это гарантирует мне полную безопасность, я располагаю всеми необходимыми средствами, чтобы в случае твоего исчезновения выжечь твой мозг за несколько секунд, где бы ты в этот момент ни находилась.

Последние слова «гостеприимный хозяин» произнес, глядя на меня в упор, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

У меня были все основания полагать, что он не шутит.

Губошлеп встал из-за стола и после этого уже ни на минуту не присел до самого конца разговора. Он говорил, расхаживая по кабинету и почти не глядя в мою сторону, словно читая по памяти заученный заранее текст.

— Я не буду останавливаться на деталях, но поверь мне на слово. Я знаю, о чем говорю.

Я был старше вас, когда пришел в нашу школу. И в отличие от большинства хорошо знал, чего хочу.

Может быть, тебе неизвестно, но в то время у нас в стране проводились серьезные исследования в области психотроники. Но доступ к этой информации был закрыт для всех, кроме людей в погонах, поэтому я сразу после университета использовал все возможности, чтобы попасть в их ряды.

Обычные занятия меня мало интересовали, но я стал лучшим курсантом, чтобы иметь право на выбор. На тот самый выбор, который я сделал за несколько лет до этого.

На третьем курсе мне повезло — в качестве практиканта я попал на один из секретных полигонов, где тогда проводились интересующие меня испытания. Там я и познакомился со своим будущим научным руководителем и сделал все, чтобы он пригласил меня в свою лабораторию.

С тех пор я получил возможность заниматься исключительно любимым делом.

Я уже тогда понимал, чего можно добиться с помощью таинственных «пси-лучей», и работал как одержимый.

И когда большинство моих недавних единомышленников разочаровались в возможностях психотроники и один за другим покинули лабораторию, я продолжал вопреки очевидности работать.

Нашу лабораторию закрыли в тот момент, когда я только наметил путь, который позже привел к по — беде.

Поэтому приоритет этого великого открытия, а у меня есть все основания считать его великим, принадлежит мне.

Я не возражала ему, но он говорил с таким жаром, словно я опровергала его на каждом шагу. Заметив это, я начала сомневаться в правдивости его слов.

— Впрочем, это неважно, — перебил сам себя Губошлеп. — Все это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», как говорится…

Важно то, что теперь я обладаю уникальной на сегодняшний день технологией и методикой воздействия как на отдельный организм, так и на большие группы реципиентов. А это не просто переворот в науке, это еще и колоссальные практические возможности.

И тебе, — ухмыльнулся он, — в некотором смысле посчастливилось познакомиться с нашими методами на личном опыте. И, надеюсь, ты уже понимаешь, что реальную власть в скором времени будет иметь тот, кто обладает этим «сверхоружием».

— То есть ты, — вырвалось у меня.

— А я этого и не скрываю, — снисходительно улыбнулся Губошлеп.

— Женя, — я старалась говорить как можно спокойнее, — а тебя не смущает…

— Ты имеешь в виду морально-нравственную сторону? — спросил он, не дослушав вопроса.

— Можно сказать и так, — подтвердила я.

— Ты умный человек, Юля, и, думаю, уже успела понять, что власть и нравственность в современном мире несовместны.

— Как гений и злодейство? — снова не удержалась я.

Мой собеседник был достаточно сообразителен, чтобы понять, что я имею в виду.

— А вот тут я с Александром Сергеевичем не согласен, — покачал он головой и посмотрел на меня осуждающе. — Добро и зло выдуманы для посредственностей. А гений — выше этих категорий.

— Ну да, сверхчеловек…

— Напрасно иронизируете, Юлия Сергеевна, напрасно… Но это у вас пройдет.

— Не думаю.

— Да что ты знаешь о себе, — презрительно махнул он рукой. — Впрочем, я не собираюсь с тобой спорить — думай, как тебе угодно… Но хочу предупредить…