Это был удар, ощутимый удар. Губы хозяина сжались, на щеке проступил шрам.

– Оставим это, – коротко сказал он. – Впрочем, каждый человек имеет право быть выслушанным. Собирайте ваши доказательства.

– Благодарю вас. – Сэр Эндрю выпрямился. В его взгляде был триумф и кое-какие другие чувства, куда менее привлекательные. – Вы услышите обо всем от меня.

* * *

Все последующие дни я старалась избегать библиотеки. Мистер Гамильтон был в странном расположении духа; он проносился по дому, словно грозовая туча, ругал слуг, ссорился с Ангусом и пару раз довел миссис Кэннон до слез своими едкими комментариями по поводу ее управления хозяйством.

Скачки его настроения очень быстро передались всему дому. Женская часть прислуги стала такой нервной, что пугалась до полусмерти и начинала пронзительно визжать, если кто-то внезапно подходил, а миссис Кэннон, перед тем как выйти из своей комнаты, сначала внимательно осматривала коридор через щелку в двери. Только Аннабель, похоже, не коснулось общее напряжение, правда, она никогда не виделась с отцом. Лично я чувствовала, что собирается гроза. Сам воздух был насыщен электричеством – давление все возрастало, предвещая яростную развязку. Я желала, чтобы она наступила. Все, что угодно, думала я, будет легче вынести, чем это постоянное, все возрастающее напряжение.

Но я ошибалась. Я никогда и не думала, что гроза придет оттуда, откуда она действительно пришла. И конечно же у меня не было никаких предчувствий в тот вечер, когда я увидела, как мистер Гамильтон садится в седло и выезжает со двора. А между тем лишь несколько часов отделяло меня от самых разрушительных событий, какие только были в моей жизни. Из окна я смотрела, как хозяин скачет вперед, очень высокий и прямой и непривычно нарядный – в сапогах и костюме для верховой езды. Я смотрела, как он уезжает, не без облегчения Я потеряла катушку ниток и полагала, что обронила ее в библиотеке. Теперь я могла пойти поискать их, не подвергаясь риску столкнуться с ним. Что я и сделала через полчаса.

К моему удивлению, в библиотеке за столом, положив голову на сложенные руки, сидел мистер Гамильтон. Я замерла, размышляя, не смогу ли ретироваться раньше, чем он меня заметит, но он слышал, как открылась дверь. Он поднял голову; я стояла без движения, прижав руки к груди.

Никогда, даже в самые страшные минуты гнева, я не видела его таким, как тогда. В его лице не было ни кровинки, даже губы были белы. Его глаза были безжизненны, словно пыльные черные камни.

Я бросилась к нему. Может быть, я что-то говорила или кричала. Я только помню, что случилось потом. Потому что, когда я достигла стола, его мертвые, тусклые глаза ожили и шрам на щеке запылал. Он вскочил на ноги, опрокинув тяжелый стул, словно он был соломенным. Он вытянул обе руки, словно отгоняя какой-то невидимый призрак.

– Нет, – хрипло произнес он. – Нет, только не вы. Уходите.

Я очнулась на лестнице, где стояла, всем телом привалившись к перилам. Когда я добралась до своей комнаты, я закрыла дверь на задвижку. Позже, когда уже стемнело, Бетти постучала в дверь и спросила, не выйду ли я к ужину. Я сказала, что у меня болит голова.

Ветер трепал занавески и касался моих горящих щек. Ночь была неспокойной; небольшие облака торопливо бежали по небу. Лунный свет плясал, словно пламя свечи. Приближалась еще одна из столь частых здесь летних бурь.

“Завтра, – сказала я себе, – напишу Рэндэллу”. Мысль, которая всего неделей раньше заставила бы меня содрогнуться, теперь вызвала во мне только тупое смирение. Ничто меня не трогало – ничто, кроме воспоминания о жесте, которым хозяин отослал меня от себя.

Ветер все задувал, он дребезжал стеклами створчатого окна, стонал в соснах за двором. Но его шума было недостаточно, чтобы заглушить другой, более близкий звук – тихий стук в дверь моей спальни.

Хотя стук был очень осторожным, он поднял меня на ноги. В нем было что-то таинственное и тайное, словно дверь ощупывала рука слепца, Я знала, что дверь заперта на задвижку, и все же на несколько секунд меня охватила тревога. Потом я заметила под дверью что-то белое.

Прошло еще немного времени, прежде чем я смогла успокоиться настолько, чтобы подойти к двери и поднять этот предмет. Это была записка. Я узнала почерк: “Я должен поговорить с вами сегодня ночью. Но только не в доме. Приходите к Черной башне”, – было там.

Я перечитала записку дважды; сначала я не могла понять, не могла поверить. Ведь хотя послание было составлено в весьма грубом, приказном тоне, оно содержало то, на что я надеялась всем сердцем и чего не смела ожидать. От счастья я не верила своим глазам. Его ужас и внезапное отвращение не предназначались мне! Они были вызваны чем-то еще. Он не ненавидит меня.

Я накинула шаль и надела туфли. Это заняло у меня некоторое время; после приступа плача у меня все еще дрожали руки. Из дома был один выход, воспользовавшись которым можно было ускользнуть незаметно. Записка подразумевала секретность, таким же было и мое собственное намерение. Чтобы добраться до башни, лошадь была не слишком нужна. Подъем был крутым и каменистым, но я могла добраться туда за пятнадцать минут.

К мрачному пейзажу этой ночи башня подходила как нельзя лучше. В неровном свете луны невозможно было разглядеть ее безобразных шрамов. На мгновение, взглянув на нее затуманенным взглядом, я ясно представила себе, как она выглядела первоначально: массивные дубовые двери висят на огромных петлях, красный свет факелов пробивается сквозь узкие окопные щели, а изнутри доносится звон кубков и гул голосов – это пируют жестокие воины высокогорья. Но тут я моргнула, и видение исчезло. Передо мной смутно вырисовывалась пустая раковина, мрачная развалина.

Я ступила на мрачный уступ в основании башни и огляделась вокруг. Ветер шумел так сильно, что мне трудно было что-либо расслышать, лунный свет снова померк. И тем не менее я была уверена, что нигде в поле зрения не было ни одной человеческой фигуры. Может быть, я поторопилась и пришла на свидание раньше положенного? Но, учитывая то, с каким трудом дался мне подъем в гору, это вызывало большие сомнения.

Я подошла к зияющей дыре, которая когда-то была дверью башни, и заглянула внутрь. Мои ноздри в ту же секунду ощутили неприятный запах плесени. Башня не имела крыши, но ее стены были так высоки, что внутри стояла непроглядная тьма. Я колебалась, я вдруг почувствовала какую-то нерешительность при мысли, что мне нужно будет войти в пустой дверной проем. Мне казалось, что внутри что-то есть. Я не заметила в башне никаких признаков человека – никакого движения или смутного силуэта. Но у меня было ощущение, что я не одна.

Понизив голос, я позвала его, я назвала его по имени, которого никогда не осмеливалась произнести, встречаясь с ним лицом к лицу:

– Гэвин...

Толстые стены отразили мои слова глухим эхом. Другого ответа не было.

Неожиданно я почувствовала, что мне следует отойти от дверного проема. Это было абсурдом, но я подумала, что кто-то может выскочить на меня из двери. Здесь было немало волков и прочих диких тварей. И одной из них могло прийти в голову устроить себе логово в башне. Но не диких зверей я боялась.