Антон прикинул, кто бы мог его сшить? Пожалуй, у них в городе таких мастеров и нет. Откуда же оно?

Но вот губернатор представил свою спутницу, и зал оглушительно зааплодировал. Это и оказалась знаменитая Татьяна Латировская. После пышного приветствия губернатора слово дали виновнице торжества, и от зазвучавшего нежного голоса Антон вздрогнул, взметнув глаза от платья к лицу.

Это оказалась его Татьяна! Он немо смотрел на нее, не понимая, на каком он свете. Всё смешалось, даже свет и звук вдруг приобрели нереальные, фантастические свойства. Свет мерцал, а звук уплывал куда-то в вышину, не доносясь до сознания.

Юрий Георгиевич почему-то крепко пожал ему руку и с чем-то восторженно поздравил. Антон слепо уставился на него и смог только кивнуть в ответ на какой-то заданный ему художником вопрос. Тот отошел, весело усмехаясь, а он опять во все глаза уставился на улыбающуюся Татьяну. К ней подходили, поздравляли, целовали, а он всё никак не мог опомниться.

Но наконец торжественные речи прекратились, и Антон упал в кресло у стены, не в состоянии справиться с адской болью, сжиравшей внутренности. Заболел он, что ли? Но мысли тут же перекинулись на другое.

Почему она ничего не говорила о себе? Не хотела, или это он не спрашивал? Считал, что и без того всё о ней знает? Даже не поинтересовался, какого рода и с каким издательством у нее дела. Так зациклился на собственной исключительности, что ничего вокруг не замечал. А сколько ее жить учил, хотя насколько же она его умнее, если молча слушала его хвастливые речи.

Осознав, что она и талантливее его намного, да и известна во всем мире, ведь губернатор что-то сказал о миллионах книг, выпущенных за рубежом, Антон заскрипел зубами. Какой же он осел!

Подошел к столу, налил себе коньяку, хотя никогда не пил, будучи за рулем, и залпом опрокинул в себя рюмку. Немного полегчало, во всяком случае, огонь, горевший в сердце, перекинулся на желудок, что уже было полегче. Он хотел подойти к Татьяне, но она стояла в плотной толпе почитателей, и расталкивать их, чтобы добраться до нее, ему не хотелось. К тому же то, что он хотел ей сказать, не предназначалось для чужих ушей.

Ожидая, когда народ вокруг нее разойдется, еще раз приложился к бутылке с пятизвездочным напитком, пытаясь залить вновь разгорающийся в сердце пожар, и почувствовал себя почти хорошо. Вот если бы еще ему удалось спокойно с ней поговорить!

Улучшив момент, когда возле нее осталась всего-то пара человечков, подошел вплотную и, вцепившись в ее руку, интимно попросил:

– Таня, можно тебя на два слова?

Конкуренты, поняв, что между ними личные отношения, отстали, и он смог усадить ее рядом с собой на симпатичный диванчик у стены.

– Милая, почему ты мне никогда не говорила, что ты известная писательница?

Она пожала плечами. Она ведь под своей фамилией писала, не под псевдонимом, но он даже ее фамилию запомнить не удосужился.

– А зачем? Вдруг бы это отрицательно подействовало на твое творческое либидо? Ты же конкурентов ни в какой сфере не терпишь.

Удрученно склонив голову, Антон по-собачьи заглянул ей в глаза.

– Я изменился, правда. Давай начнем всё сначала? – ему отчаянно хотелось прижаться к ее мягким губам, но мешали люди и холодноватый блеск ее глаз, напоминающий о возможности очередного афронта.

Равнодушно улыбаясь, Татьяна заметила:

– Люди не меняются. Они всегда такие, какие есть. Единственное – если ты ловко скрывал свою добрую и мягкую сущность. Но это вряд ли. И почему ты здесь один? Тебя же должна вдохновлять на подвиги очередная муза?

Он взял в руку ее теплую ладонь, испытав при этом истинное наслаждение, и ласково признался:

– У меня никого нет. Я понял, что, кроме тебя, мне никто не нужен.

Татьяна беззаботно засмеялась, как хорошей шутке.

– Неплохо, неплохо! А на бис у тебя что припасено?

Он хотел схватить ее в объятия и поцеловать так, как ему отчаянно хотелось, но тут к ним подошел губернатор.

– Милая Татьяна Леонидовна! Вас ждут почитатели вашего таланта!

Она с явным облегчением встала, приняла предложенную ей руку, и, даже не пытаясь скрыть откровенное облегчение, ушла, не оглядываясь.

Вот так она и выкидывает из своей жизни ненужных поклонников – эта мысль разрушительным ураганом пронеслась у Антона в голове. Но я выкинуть себя не дам! Вот дождусь конца этого дурацкого банкета и увезу к себе, пусть для этого ее даже связать придется!

Но не получилось. Когда он в очередной раз утешился рюмкой коньяка и рассеянно повел глазами по залу, разыскивая Татьяну, желая на всякий случай передислоцироваться к ней поближе, в зале ее не обнаружил.

Рысью обежав все вокруг, кинулся к администратору, которого хорошо знал, и тот, с сочувствием глядя на необычно взбудораженного Герца, объяснил, что писательница уже уехала домой на губернаторской машине.

Антон метнулся к своему авто, но опасливый администратор настойчиво посоветовал ему ехать на такси, обещая вызвать его немедленно.

– А, к черту эти тачки! Пока их ждешь, вся жизнь пройдет! – и Антон, запрыгнув в свою мини, яростно рванул с места, пытаясь догнать черный Вольво губернатора.

Он мчался с такой скоростью, что это ему наверняка бы удалось, если б на мосту к нему не привязались гибддешники. Им нестерпимо захотелось познакомиться с ним поближе, и они, прижав его бедную машинку к высокой перегородке между проезжей частью и тротуаром, вынудили остановиться.

И, как Герц не убеждал их, что жутко торопится, поскольку спешит догнать губернатора, без разрешения увезшего его дорогую жену, заставили его дыхнуть в приборчик, и, отобрав права, выписали жуткий штраф.

До дому Антона на его же машине довез лейтенант, с удовлетворением похваливший маневренность юркой малышки:

– Я-то думаю, с чего на такие лилипутки все наши городские шишки пересаживаются, а она просто в любую дырку пролезет. – И вежливо посоветовал клиенту как следует проспаться.

Заботливость офицера простерлась до того, что он завел Герца в его квартиру и ушел не раньше, прежде чем убедился, что нарушитель добросовестно закрыл двери изнутри.

Нераскаявшийся Антон, прежде чем кинуться в новую погоню за ускользающей мечтой, еще несколько минут постоял возле двери, дабы увериться, что страж уехал. Убедившись, что за дверью никого нет, попытался выйти. Но, не справившись с упрямым замком, наутро проснулся на полу у порога с жутко затекшей шеей: жесткий ботинок, на который он уложил свою буйную голову, не способствовал комфортному сну.

Посмотрев на зажатую в руке квитанцию, досадливо нахмурился. Что это? Он впервые в жизни нарушил правила, да еще как – устроив гонки на мосту с гибддешниками! Ну и ну!

Память возвращалась рывками, и вспомнил он вчерашний вечер только после горячей ванны и чашечки крепкого черного кофе. Настроения это ему не добавило. Наоборот, захотелось что-нибудь разбить, чтобы облегчить душу. Впервые в жизни пожалел, что у него нет обычной посуды, чтобы можно было безбоязненно швырнуть ее в стену. Посмотрев на чашку драгоценного мейсенского фарфора, которую держал в руках, осторожно поставил ее на стол и ушел в комнату от греха подальше.