– И все же ты не хочешь.

– Для меня это не очень романтично, – ответила она, не вдаваясь в объяснения, – вот так.

– Ты не сможешь меня остановить.

– От этого будет только хуже.

Джон поднялся на ноги и встал рядом, фактически нависая над ней.

Барбара молча отвернулась от него. Внезапно стало очень тихо – во всяком случае, ей так показалось. Она ожидала, что в любую секунду он начнет приставать, хватать за волосы, тянуть за сорочку – что угодно, – и решила не поднимать шума. Он был прав; она все равно не сможет его остановить.

Но вместо этого она почувствовала, как он взял ее за запястье и снова завел руку за спинку стула.

– Дай мне другую руку.

– О, Джон, нет. Пожалуйста.

– Дай ее мне.

– Я не хочу. Пожалуйста! Еще рано.

– Хорошо, не давай.

– Ой! Ой! Хорошо, я согласна. Только не затягивай так туго. Ты делаешь больнее, чем было.

– Нет.

– Но у меня сейчас болят руки…

– Я не виноват.

– Пожалуйста, перестань. Можешь поцеловать меня, если хочешь. Я не против.

Джон начал затягивать веревку вокруг ее тела и стула. Когда она заговорила, он замешкался лишь на секунду, а затем продолжил свою работу. После этого он молча снова привязал ее лодыжки к острым ножкам стула, мстительно затянув веревку.

Как же больно, – сказала себе Барбара. Черт. Я оттолкнула его и разозлила. Он совсем как мужчина, или мужчины совсем как дети. Они пытаются лапать тебя, целовать, с озабоченным видом засовывают руку тебе под платье. И ты, возможно, даже позволила бы им, если б не их зубные брекеты или прыщи, или если бы этот поцелуй смог избавить от них. Беда в том, – сказала себе Барбара, – что поцелуем все заканчивается только в старом фильме. Какое там! Она узнала, с этого все только начинается – другая рука принимается гладить у тебя под грудью, теребить пуговицы и все такое. А если ты их останавливаешь, они возвращаются в общежитие и рассказывают всем, что ты фригидная, или при каждом удобном случае делают тебе гадости. Мужчины видят для женщин лишь одно применение, а женщинам – Барбаре, разумеется, тоже – хотелось бы гораздо большего.

Она смотрела, как Джон встал, явно довольный своей работой.

Он сделал мне больно и продолжает это делать, потому что хочет проучить меня, – подумала она. Более того, он не поцеловал бы меня сейчас, даже если б я его умоляла. Я грязная. Вместо этого он позволит мне хорошо усвоить урок, на это у меня будет несколько часов.

Барбаре хотелось совершить какой-нибудь типично женский поступок – хлопнуть дверью, закричать, швырнуть в него чем-нибудь, дать ему пощечину, – но ни о чем таком, конечно же, не могло быть и речи. Вместо этого она склонила голову и с виноватым видом тихо произнесла:

– Прости, Джон. – Тон ее голоса был очень мягким и приятным, но она ничего этим не выиграла.

Напротив, Джон погрузился в молчание. Он стоял и осматривал ее тело почти дюйм за дюймом. Барбара не поднимала головы, но нутром чувствовала это. Через некоторое время Джон сказал:

– Вернусь позже.

Вскоре Барбара услышала, как он, пройдя в гостиную, роется в винном шкафу доктора Адамса. Хотя до сих пор за ним ничего подобного не замечалось, он явно собирался выпить, чтобы поднять себе настроение. Вот тебе и Сексуальная Барбара.

В любом случае, я никогда не буду сексуальной, – сказала себе Барбара. Просто мне не нравится, что происходит, когда люди так себя ведут.

Ч

ас спустя, когда Синди пришла, чтобы Джон мог сходить искупаться, его разговор с Барбарой уже не казался ему таким разочаровывающим, как прежде. Непривычно расслабленный после нескольких унций виски, он даже посчитал беседу успешной. Натянув обрезанные джинсы, которые заменяли ему плавки, он отметил, что прошедший день принес ему даже некоторое удовлетворение, прошел так же хорошо, как и вчерашний. Джон снова почувствовал новую, пьянящую смесь девичьей покорности и собственной власти. Но сегодня он воспользовался этой властью. Обнаружил, что может сам связывать и развязывать ее. Это многое меняло.

Джон не выстраивал эти мысли в логическую цепочку, но достаточно хорошо усвоил то, что узнал. За услуги, которые он мог оказывать, она, в общем-то, должна согласиться на то, чтобы он ее трогал. Он мог отказать ей в своих услугах, чтобы получить желаемое. Очень интересным бонусом было то, что услуга заключалась в причинении боли или избавлении от нее – а он не сомневался, что Барбаре больно. Власть в самом чистом виде. Как и вчера, он чувствовал, что открыл что-то чрезвычайно важное и фундаментальное, не только в себе и Барбаре, но и в собственной жизни.

Распахнув кухонную дверь, он быстро спустился по ступенькам. На мгновение остановился, вертя в руке полотенце. Это был еще один жаркий полдень, по-летнему влажный и туманный, такой, который обычно заканчивается вечерними грозами, хотя их не было уже больше месяца. У его ног среди сорняков прыгали и жужжали бурые жуки, пытающиеся выжить в палящей жаре. Не было ни ветерка, ни надежды на него. Все будто замерло и ждало, но Джон этого почти не замечал.

Завтра он, может, оставит Барбару с кляпом во рту, а может, и нет. В любом случае, она была не очень умным собеседником: ему определенно больше нравилось ее мычание и движение глаз, чем произносимые ею слова. Так или иначе завтра он будет торговаться с умом. Если она захочет большей свободы, ей придется попросить об этом. Если она захочет, чтобы он вынул у нее кляп, ей придется дать себя поцеловать. И не только это. По мере того как в голове у него всплывали интересные подробности грядущих приключений, Джон Рэндалл стал понимать, что делает успехи. Вот только какого рода успехи?

Половое воспитание Джона было достаточно либеральным и ярким, чтобы он точно знал – по крайней мере, теоретически, – что такое половой акт. Когда же в воображении он подходил открыто и решительно к этому вопросу – назовем это трахом (слово, которое на самом деле несколько смущало его), – его сознание накладывало на него почти мифическое табу. Он не то чтобы боялся этого действа, просто оно предстояло ему когда-нибудь в будущем. Более того, он ожидал, что стоит ему сделать это в первый раз, как мир необратимо изменится и уже ничто не будет прежним.

Чтобы стряхнуть легкое омрачение, которое эта мысль навлекла на в остальном удачный день, он побежал трусцой через поле, спрыгнул с