и Сиверс был сделан не из песочного теста. Пусть его и прошиб пот, однако голос его не дрожал, и отвечал он твёрдо:

– Ваши распоряжения, товарищ народный комиссар, будут безусловно выполнены. Да, я ручаюсь в успехе. Да, мы, конечно же, сделаем так, чтобы слава досталась нашим рабочим дивизиям…

– Сведите разрозненные батальоны и полки, где много пролетариата, особенно добровольцев, в особые дивизии, – властно перебил Троцкий. – Используйте их для достижения конечного успеха, пусть старая армия пробивает оборону белых. Вот товарищи Будённый и Ворошилов хорошо воюют, смело! Доверьте им, к примеру, наши новые конные части, из красного казачества и других.

– Будет исполнено! – отчеканил Сиверс.

– Когда вы планировали наступать? – вдруг совсем иным тоном спросил Троцкий.

– По нашему изначальному плану – через две недели… дождавшись полного сосредоточения…

– Вздор! При пятикратном перевесе вы уже сейчас можете прорвать белый фронт, не дожидаясь, пока они сами закопаются в землю. Начинайте операцию немедленно! Сколько у вас наличных сил сосредоточено непосредственно для нанесения удара?

– Пока ещё нисколько, мы планировали сделать это в последние трое суток, дабы сохранить в тайне направления наших главных ударов…

– Начинайте переброску немедленно. Я лично приму на себя координацию действий Южного и Юго-Восточного фронтов. Штаб мой разместится здесь. Товарищ Шульц, проследите за соответствующим оформлением всех приказов! И мне на подпись как можно скорее! Вам всё понятно, товарищи командиры?

Ответом были молчание да кивки.

– Превосходно! – Троцкий обвёл всех горящим взглядом. – Сон, еду и прочие, как говорится, «буржуазные излишества» надлежит свести к абсолютно необходимому минимуму. Неудачи, как я сказал, не должно быть. Мировая революция ждёт нашего успеха. Приступайте к работе немедля!

Встал, резко крутнулся на каблуках и вышел – почти вылетел – в сопровождении всей своей свиты. Последним уходил Бешанов.

Энергия Льва Давидовича Троцкого, казалось, способна распространяться прямо «через воздух», заражая всех вокруг. Посыльные раньше ходили – теперь бегали, да не просто так, а и впрямь «сломя голову»; пишущие машинки трещали, словно целая пулемётная рота, пишбарышни старались как могли.

– Прошу заметить, товарищ Сиверс, что такое количество вольнонаёмных в штабе фронта – большая угроза утечки секретных сведений.

Ирина Ивановна Шульц смело и даже с вызовом глядела в глаза комфронта. Тот явно нервничал – приезд Троцкого всех выбил из колеи, и куда больше, чем все на свете прорывы белых. Особенно – команда Бешанова. Эти немедля заняли здание Харьковской ЧК, а уже через сутки последовал расстрел «с распубликованием в газетах».

Расстреляли дюжину «бывших». Купцов, священников, пару старых, вышедших в отставку генералов, доживавших свой век в имениях на Харьковщине и решивших почему-то, что их никто не тронет. «Распубликовано» было, что все казнённые были «агентами царской охранки». «Эта же участь, – предупреждала статья в «Харьковской правде», – ожидает любого изменника народной власти!»

Бедняга Яша Апфельберг совсем сник. С бойцами батальона ещё держался, а потом запирался со своей казачкой и плакал.

– Вы преувеличиваете, товарищ Шульц.

– Ни в малейшей степени, товарищ командующий. Через наше машбюро проходят все приказы штаба фронта, даже совершенно секретные. А кого набрали туда работать? Насколько тщательно их проверили, этих пишбарышень? Они грамотные, служили в конторах присяжных поверенных, в городской Думе, в банках… как вы думаете, преданны ли они всей душой нашей пролетарской революции?

– Так ведь, товарищ Шульц, вы тоже не из пролетариата… –   не растерялся Сиверс.

– Не из пролетариата, верно. Зато я Таврический штурмовала! А они?..

– Что вы предлагаете, конкретно?

– Поручить ЧК тщательно проверить всех машинисток штаба – это раз. Ввести правило, что документы с грифом «особо секретно» и «совершенно секретно» печатать могут только командиры штаба.

Последнее Сиверсу совсем не понравилось.

– Да вы что, Ирина Ивановна! У нас никто печатать не умеет, одним пальцем ударяя, круглые сутки сидеть станем!

– Я умею. Можете мне давать.

– У вас другие обязанности! – всполошился Сиверс. – Держать все документы в порядке! Лев Давидович, кстати, отметил образцовое ведение дел… Так и надо продолжать!

– Ну, смотрите, товарищ командующий. Потом не надо меня винить, что, дескать, беляки что-то сумели разузнать. Вообще отношение к секретному делопроизводству в штабе совершенно нетерпимое. Я делаю всё, что могу, у меня ни единой бумаги на виду, всё в сейфах, а черновики оперативно уничтожаются; в то же время многие краскомы, особенно не из военспецов, разбрасывают служебную документацию, доклады с мест и штабную переписку где попало, с теми же пишбарышнями крутят, простите за такие подробности, романы, склоняют к сожительству, а для пущего эффекта болтают языками, хвастаются своей «осведомлённостью». Да, и, кстати, я заметила – печать штаба фронта у вас, товарищ командующий, на столе стоит, а не в сейфе, как положено.

– Хорошо, хорошо, товарищ Шульц! Возьмите на себя печать наиболее ответственных и секретных документов. В этом, пожалуй, есть известный резон. А печать…

– Должна быть в сейфе, – железным голосом повторила товарищ Шульц.

Сиверс поморщился.

– Мой кабинет – не проходной двор, прошу помнить. Но я приму к сведению ваши слова.

Ирина Ивановна кивнула. И словно удовольствовавшись достигнутым, тотчас отошла – наводить страх на штабных машинисток.

А приказов и впрямь печаталось немало. В такие наступления Красная армия ещё не ходила – безумный рывок Антонова-Овсеенко не в счёт. Да и царская не ходила тоже – чтобы не одна дивизия, не один корпус, а сразу пять армий, два фронта, друг другу навстречу! С турками воевали в Болгарии – и то ничего подобного не случалось.

Всем полкам точное место задай, укажи. Марш организуй. Вагоны выдели. Погрузку-выгрузку. Чтобы паровозы имелись. Чтобы огнеприпасы подвезли. Чтобы сухари отпустили в достаточном количестве, и крупу, и сало, ещё царскими запасливыми генералами заложенные на хранение.

Ирина Ивановна сидела одна в оперативном отделе, пальцы так и порхали над клавиатурой «ундервуда». Пачка свеженапечатанных приказов быстро росла.

Вечером вновь появился Лев Давидович Троцкий. Был товарищ народный комиссар бодр, весел, как всегда, энергичен и не сомневался в успехе. Стоял, заложив руки за спину, негромко насвистывая что-то себе под нос, разглядывал карту, на которой отмеченный синим клин Добровольческой армии глубоко врезался в территорию Советской России, остриё почти достигло Воронежа.

Но зато фланги открыты. Лучшие части добровольцев – на острие, по бокам же – полки из мобилизованных, из бывших пленных, в общем – «силой поставленные на службу гидре контрреволюции». Их смять нетрудно будет, это не те, что окружили в Юзовке Южармию!

Ирина Ивановна вышла из комнаты оперативного отдела с пачкой свежих приказов. Все – с грифом «секретно».

– Товарищ народный комиссар, вы приказали подать вам на подпись последние распоряжения…

– Именно, – Троцкий