Макс с небрежным видом подошла к двери, пользуясь тем, что Диган был занят. Нужно проверить. Попыталась повернуть ручку. Безуспешно. Он снова запер дверь.

Макс была уверена: он видел, что она сейчас сделала, но ничего не сказал.

Она побродила по комнате, но утомившись, стала следить, как он бреется. Бог хорошо потрудился, создавая его. Но в мире всегда сохраняется равновесие. Никто из нас не совершенен. Вот и он – слишком красив и слишком опасен.

– Я часто брила па до того, как он уехал, – неожиданно для себя выпалила она. – Он любил, чтобы все было гладко, но носил усы. Я хорошо умею брить. Хочешь, покажу?

У него вырвался смешок, такой короткий, что она так и не поняла, было ли это на самом деле. Но тут же сообразила, что он таким образом выразил свое мнение о подобной идее: бритва в ее руке у самого его горла!

Однако Макс больше интересовал тот факт, что он засмеялся, пусть и презрительно, очевидно, этого не желая.

– Тебя никак не назовешь смешливым, верно? – осторожно спросила она, не ожидая ответа, потому что он целиком сосредоточился на бритье. Но ответ она получила:

– В моей профессии эмоции вредны.

– Потому что ты убиваешь людей? – предположила Макс.

– В этом-то и дело: когда прекрасно владеешь оружием, вовсе ни к чему убивать. С другой стороны, я потерял счет тем, кого пришлось ранить, но, как правило, они от этого не умирали.

– Так ты никого не убил, даже защищая свою жизнь?

– Этого я не сказал.

На этом разговор закончился. Но Диган, конечно, убийца. Это написано на нем крупными буквами.

Она еще немного понаблюдала за ним. Он был крайне медлителен и методичен, когда брился, возможно, потому, что она мешала ему сосредоточиться.

Макс ухмыльнулась. Она могла побрить его куда быстрее и ни разу не порезать.

– А чем ты занимаешься, когда не стреляешь в людей? – не удержалась она.

– Берусь за работу, где можно применить мое искусство.

– Наемник? И ты никогда не брался прикончить кого-то?

– Это не работа. Это убийство.

– Так и у тебя есть принципы? – удивилась она. – Приятно знать.

Поскольку Диган оставил это заявление без внимания, она позволила ему закончить бритье. Макс хотелось заполучить мыло, которое ужасно ей понравилось – она порылась в сумках, лежавших у ванны, нашла свой маленький кожаный кисет и высыпала его содержимое в ванну.

Диган повернулся и уставился на нее, возможно, потому что не хотел, чтобы она оказалась у него за спиной.

– От чего ты избавилась?

– От золотого песка, – честно ответила она, и схватив горшочек с мылом, перелила содержимое в кисет. – Я немного намыла, когда впервые оказалась здесь.

– Ты предпочла мыло золоту?!

– Да этот песок, скорее всего, ничего не стоит. Мыло для меня куда важнее.

– Почему ты просто не взяла горшочек?

– Это будет воровством.

– А стащить мыло – не воровство?

– Конечно нет. Откуда в отеле узнают, что ты не истратил все на такое большое тело?

– Хотя бы потому, что я моюсь в ванной в конце коридора и слуга это знает.

– Ну ладно, подумаешь, возьмут с тебя несколько лишних центов. Что сделано, то сделано, – заявила она, сунув кисет в сумку, и тут же нахмурилась: – Мне позволят принять ванну в тюрьме?

Он уже отвернулся к овальному зеркальцу:

– Понятия не имею. Не доводилось видеть тюремную камеру изнутри.

Конечно, не доводилось! Наверняка он стрелял в любого шерифа, который пытался его арестовать.

Макс отодвинулась от него и подошла к стулу, где оставила пальто. Пока он отвлекся, занявшись собой, было самое время прочитать письмо бабушки.

Она вынула из кармана конверт и открыла. Глаза сразу наполнились слезами при виде знакомого почерка:

«Дорогая Макс!

Я так тревожилась за тебя! И очень рада получить твое письмо и узнать, что ты здорова. Полагаю, за последние двадцать месяцев ты пережила больше трудностей и бед, чем я и Джонни. Мы так по тебе скучаем! Я давно болею. Пожалуйста, возвращайся домой. Несмотря на трагедию, из-за которой ты была вынуждена уехать, я знаю, что с тобой обойдутся справедливо, как только все объяснишь…»

Сердце Макс упало. Что значит «я давно болею»? А под «трагедией» она подразумевает смерть Карла?

– В моем саквояже есть сумка.

Голос Дигана вернул ее к реальности.

– Возьми ее и скажи, если узнаешь кого-то на этих объявлениях.

Смахнув слезы, чтобы Диган не увидел, Макс спрятала письмо и конверт в карман пальто. Она дочитает, когда останется одна в тюрьме.

Макс повернулась, открыла саквояж, вынула тонкую кожаную сумку. Под ней лежал ее «кольт». Макс подняла его.

– Не возражаешь, если я пристегну его к ремню? – спросила она, подняв пистолет. – Я беспокоюсь, когда не чувствую его вес на правом бедре.

– Возражаю.

– Но там нет патронов.

– Он и без патронов достаточно тяжел.

Она скорчила гримасу. Неужели ему вечно нужно все предусмотреть?

Макс сунула пистолет в саквояж, принесла сумку, открыла, вынула стопку объявлений и стала их просматривать.

Но тут же подняла глаза и спросила:

– Почему я это листаю?

– До возвращения маршала Хейза мне нужно привести к шерифу троих бандитов.

– Решил собрать всех сразу, чтобы сдать скопом шерифу? Я не против, – улыбнулась она.

Он промолчал. Раздумывает?

Макс нашла объявление со своим портретом и прочитала страницу с заметками маршала.

– Здесь говорится, что у меня нет образования! – возмутилась она. – Наглая ложь.

– Возможно, всего лишь предположение. Основанное на твоем отвратительном говоре.

Она подняла брови:

– Надеюсь, ты уже понял, что мне плевать, нравится тебе мое произношение или нет.

– Я уже догадался.

Его губы слегка изогнулись, но она не поняла, улыбка ли это. Возможно, нет. Но она определенно расслышала нотки иронии в его голосе.

– Здесь также говорится, что мне всего пятнадцать. Эти сведения не из Техаса. Должно быть, твой друг получил их от одного из фермеров, которому я продала мясо.

– Может, ты и права, поскольку он знал, что ты скрываешься в его округе.

– «Макс Доусон опаснее, чем кажется на вид», – прочитала она вслух. – Вот это забавно.

– Зато точно, – парировал Диган, потирая то место на груди, куда попал сапог.