«Дорогая Вера, мы с мужем счастливы в браке уже пять лет, были счастливы вплоть до этой недели. Каждое воскресенье он ходит в паб, где выпивает девять пинт пива с друзьями из Ротари-клуба, а я сижу дома и готовлю жаркое — его любимую говядину с морковкой и картофельным пюре. На этой неделе в магазине кончилась морковка, и я подала ему пастернак. Когда он увидел, что морковки нет, он обозвал меня гнусными словами, швырнул тарелку мне в лицо, а потом опрокинул на меня соусник, и подливка растеклась по платью. Раньше я его никогда таким не видела. Прошу тебя, скажи, что мне делать, потому что я уже ничего не понимаю».

«Дорогая Встревоженная, удалить пятна от подливки непросто. Сначала постирай одежду вручную в горячей воде, если же обычный порошок не поможет, употреби спирт или какой-нибудь крепкий напиток. А если взглянуть на твою проблему шире, то почему бы не держать в морозилке запас морковки?»

Барри и Лайонел были двумя занозами в плоти Марии. Впрочем, до драки никогда не доходило и даже атмосферы невыносимой взаимной враждебности не возникало. Более того, они обращались с Марией не намного хуже, чем прочие сослуживцы. На Марию всего лишь проливался поток мелких грубостей, ручеек утонченного неуважения, недвусмысленного, но тщательно замаскированного. Например, каждый раз, когда она сталкивалась с Барри в коридоре или на лестнице, она улыбалась ему. Не потому что Барри ассоциировался у нее с эмоциями, вызывавшими смех, скорее наоборот, но потому что, когда сталкиваешься с кем-то на лестнице, принято как-то обозначать присутствие другого человека. Барри тоже неизменно улыбался в ответ, но иначе, чем Мария. Его улыбка была внезапным и стремительным актом агрессии. Он поворачивался лицом к Марии, на полсекунды позволял острозубой усмешке сверкнуть на губах и быстро отворачивался — уже с обычным выражением лица; в результате последнее, что видела Мария, — его кислую мину. Таким способом Барри напоминал ей, что отлично умеет обойти правила вежливости, практически их не нарушая. Но более всего озадачивало Марию другое: готовность Барри исполнять этот маленький ритуал личного возвеличивания по нескольку раз на дню, изо дня в день, круглый год — всегда, когда их пути по воле случая пересекались. Но, как я уже говорил, Мария в тот период была в целом довольна жизнью и не позволяла себе чересчур переживать из-за Барри, не больше, чем из-за Лайонела. У последнего имелась еще более странная привычка. Он находил удовольствие в том, чтобы, входя вместе с Марией в какое-нибудь помещение, придерживать дверь, не оглядываясь, словно машинально, затем в последний момент оглянуться, посмотреть, кому же он оказывает любезность, и резко отпустить дверь. Ритуал приятно варьировался в тех, достаточно частых, случаях, когда Лайонел входил в помещение в компании с другой женщиной, а Мария шла следом. Тогда он с нарочитой поспешностью забегал вперед, открывал дверь, пропускал свою спутницу — неважно кого: главного редактора или девушку, вскрывавшую почту и варившую кофе, — а затем отпускал дверь в тот момент, когда Мария, полностью сознавая свою ошибку, пыталась пройти в нее. Бывало, находясь в состоянии особенно искрометного веселья, Лайонел слегка пинал дверь ногой, дабы придать ей ускорение. Такими приемчиками он не раз выбивал из рук Марии аккуратно сложенную пачку фотографий, и те разлетались по полу; но, будучи не в силах найти мало-мальски разумное объяснение поведению Лайонела, Мария не считала себя вправе обижаться или возмущаться.

В тот вечер после работы Мария не сразу направилась домой, ей надо было зайти в магазин. Она доехала на метро до Арчвея, где пересела на автобус до Хайгейт-Хилл. С работы Мария отпросилась пораньше и успела в магазины еще до закрытия. Настроение у нее было на редкость замечательным. С крыши автобуса сумеречный Лондон казался ей странным, уютным, завораживающим — сначала поочередно, а потом и тем, и другим, и третьим сразу. Она чуть не проехала свою остановку. Сжимая в руке список, составленный Сарой, Мария пробежалась по магазинам. Самым главным было купить овощи, ну и мясо, конечно, и у них кончалась мука, а вчера вечером, составляя меню, они не сумели отыскать в доме базилик, хотя обе могли поклясться, что он был. За пятнадцать минут она покончила с покупками и двинулась к дому.

За столом в тот вечер собрались (начиная с брата Марии и двигаясь по часовой стрелке): Бобби, Дороти, Ронни, Мария, Уильям и Сара. Из гостей только об Уильяме, если я правильно помню, прежде не упоминалось. Он был хорошим другом Сары, мягко выражаясь. На самом деле он был близким другом Сары, настолько близким, что сослуживцы в офисе, где Сара с Уильямом и познакомились, уверенно ожидали объявления о помолвке в самом ближайшем будущем. Обе, Сара и Мария, находили их ожидания весьма забавными и любили пошутить по этому поводу.

— Они думают, что мы поженимся, — веселилась Сара.

— Какая глупость! — подхватывала Мария, трясясь от смеха.

— Они просто не в состоянии понять, — продолжала Сара с улыбкой, — что в наше время мужчина и женщина могут часто встречаться и даже любить друг друга, обходясь при этом без ухаживаний и даже секса.

— Надо же быть такими идиотами! — соглашалась Мария.

В те дни они с Сарой прекрасно понимали друг друга.

К подаче первого блюда за столом уже завязалась неторопливая беседа, и стало ясно, что по счастливому стечению обстоятельств все пребывают в прекрасном расположении духа. С энтузиазмом гости набросились на феттучини, политые сливками и маслом, посыпанные свеженатертым пармезаном с добавлением мускатного ореха. Феттучини запивали полусухим белым итальянским вином, отчего атмосфера стала еще праздничнее.

— В такие моменты, — начал Бобби, — жизнь обретает смысл. Я целый день сижу на работе, в душной конторе, корплю над цифрами, поглядываю на часы и думаю про себя: «Роберт, зачем все это?» А потом прихожу сюда, и уже через несколько минут начинает казаться, что жить стоит. Хорошее вино, хорошая компания, хорошая еда…

— Замечательная еда, — перебил Уильям.

— Вкуснейшая, — вставил Ронни.

— В ресторане, — продолжил Уильям, — вас и за пятнадцать фунтов так хорошо не накормят.

— Пятнадцать! — воскликнул Ронни. — Пятнадцать, говоришь? Я был в ресторане на прошлой неделе, и это обошлось мне в двадцать пять фунтов. Двадцать пять! Все было холодным, мясо жесткое, зелень увядшая, а сливки скисшие. Нет, с домашней едой ничто не сравнится.

— Двадцать пять фунтов еще пустяки, — заметил Бобби. — В прошлую пятницу я заплатил сорок два фунта, а мне так ничего и не подали! Просидел за столом два с половиной часа, но мне даже закуски не принесли. Но если бы и принесли, разве была бы она такой же вкусной, как здесь, потому что вкуснее не бывает. Счастлив тот мужчина, — заключил он, — чья жена готовит столь чудесные обеды.

— Верно! Верно! — согласился Ронни.

— Да уж, — отозвался Уильям.

— Так когда же ты женишься, Роберт? — спросила Дороти сразу после того, как подали второе блюдо, на сей раз посложнее: телятина в соусе из марсалы и на отдельных тарелках цуккини, обжаренные в кляре, а в качестве изыска — иерусалимские артишоки в сухарях. К угощению прилагался недешевый «Суав».