Воюющие во мне желания способны свести с ума любого мужчину. Танец соблазнения мне знаком, ритмы вожделения, вещи, которые я бы сказал ей, будь она любой другой женщиной в мире. Мой член упирается в ширинку брюк, совершенно не обращая внимания на то, что эту женщину мы не должны хотеть. Эта женщина должна была быть недоступна. Но я сделал ее своей, и теперь должен довести дело до конца. Даже если мне кажется, что в процессе я могу проклясть себя.

Я позволяю рубашке упасть на пол и вижу, как Джиа отводит взгляд, словно пытаясь притвориться, что не заметила, что я на мгновение показался ей привлекательным. Я начинаю тянуться к поясу, но останавливаюсь.

— Поторопись. — Джиа испускает вздох раздражения. — Мне скучно. — Она смотрит на меня, подперев голову одной рукой, ее тело под этим углом изысканно, как картина. — Я должна была знать, что ты не будешь достаточно мужественным, чтобы трахнуть меня, даже после того, как украл меня. В конце концов, ты ведь не настолько мужественен, чтобы выполнять свои обещания, не так ли? Зачем тебе это нужно?

Слова резкие, режущие, жалящие меня. Я дал обещание ее отцу, что буду поддерживать его решения, его наследие. Я обещал защитить его дочь, а сейчас сам себе противоречу, и теперь, чтобы защитить ее… Я должен сделать то, что немыслимо.

Но мое тело слишком сильно желает сделать то, что должно быть сделано. А мое израненное и избитое эго устало принимать ее удары.

Я перемещаюсь на кровать и хватаю ее за бедро одной широкой рукой. Джиа задыхается от испуга, и мне удается легко перевернуть ее на спину. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза расширяются, когда я провожу рукой по внешней стороне ее бедра, раздвигая ее ноги, чтобы я мог встать между ними на колени.

— Что ты… — Джиа задыхается, когда я кладу вторую руку на ее колено и медленно провожу ею по внутренней стороне бедра. Ее рот слегка дрожит, когда мои пальцы скользят выше, и я чувствую, как напрягаются ее мышцы под прикосновениями, вижу, как напрягается ее живот, когда незнакомые ощущения омывают ее. — Что ты делаешь…

Она выглядит просто потрясающе, когда лежит передо мной вот так. Будь краток. Быстро, напоминаю я себе. Доставь ей достаточно удовольствия, чтобы она не пострадала от этого акта, но не затягивай его ради собственного удовольствия. Я цепляюсь за эту мысль, за идею, что то, что я сделаю дальше, будет для нее, а не для моего собственного удовлетворения. Я прекрасно знаю о своих размерах и о том, какой эффект это может произвести на девственницу. Я никогда раньше не брал женщину в постель девственницу, и для меня крайне важно не причинить Джии боль.

Это для нее, а не для меня. Я повторяю это в голове, как мантру, когда скольжу рукой к темным кудряшкам между ее бедер, цепляясь за них как за средство пройти через это. Я делаю это не ради собственного возбуждения не потому, что вид ее раздвинутых ног и груди, вздрагивающей при каждом вдохе, заставляет мой член пульсировать от мучительно приятной потребности. Я делаю это не потому, что мне хочется ощутить ее влажный жар на кончиках пальцев, узнать, какой звук она издаст, когда я впервые поглажу ее клитор.

Все это необходимо. Неизбежно. Это часть моего долга — защищать ее. Оберегать ее. Уберечь ее от беды.

— Подготавливаю тебя, — тихо пробормотал я, проводя пальцами по мягким кудряшкам, не проникая пока между ее складок. — Я не хочу причинять тебе боль, Джиа. Я хочу, чтобы ты была мокрой. Готовая для меня.

Джиа фыркает, отворачивая голову, но я вижу, как сбивается дыхание в ее горле.

— Ты не такой уж и большой, — усмехается она, но я не упускаю из виду, как ее глаза быстро перебегают на форму моего члена в брюках и снова отводятся, прежде чем она успевает подумать, что я вижу. Но я вижу все. Я наблюдаю за ней, убеждаясь, что не причиню ей вреда. Что я не напугаю ее. Что она защищена в этом, как и во всем остальном.

Я обещал, думаю я, просовывая пальцы между ее складок и впервые касаясь кончиком пальца ее клитора. Я обещал оберегать ее. Вот и все.

Но ее глаза расширяются, и она задыхается, ее бедра выгибаются, когда она впервые ощущает прикосновение мужского пальца к своему самому интимному, чувствительному месту.

И я понимаю, что обманываю себя, говоря, что не хочу этого.

7

ДЖИА

Ублюдок. Чертов ублюдок.

Я повторяла это в своей голове весь день, всю ночь, с того самого момента, как Сальваторе привез меня сюда. Сальваторе, человек, который, как мне всегда казалось, видел во мне подопечную, неприкасаемую принцессу, ту, кого он должен защищать и охранять, но никогда не желать. И вот он здесь, без рубашки, с рукой между моих ног, стоит на коленях надо мной на грани лишения невинности, которую он поклялся защищать.

Ты лживый ублюдок.

Меня лишили всего. Обещанного мужа, моей свадьбы, моей брачной ночи. Поэтому единственная месть, которую я могла придумать, это испортить все и ему. Единственное удовольствие, которое я могла бы получить от этого, — высмеять его, залезть ему под кожу, напомнить, что он всего лишь извращенный старик, который получает удовольствие от того, что укладывает в постель дочь своего лучшего друга… Но мужчину, стоящего надо мной на коленях, со скользящими руками по моим бедрам, вряд ли можно назвать стариком. А взгляд его глаз… Он выглядит измученным. Разрывающийся, как будто он и хочет быть где-нибудь еще, и одновременно сходит с ума от желания. Если он действительно верит, что не хочет меня, то лжет и себе, и мне. Может, я и девственница, но не такая уж невинная, как он думает. Я знаю, как это должно работать. По крайней мере, я знаю достаточно, чтобы понять, что Сальваторе отчаянно хочет меня. Что я возбудила его до такой степени, что это выглядит заметно болезненно.

— Я не хочу причинять тебе боль, Джиа, — пробормотал он, его рука скользнула выше, по внутренней стороне моего бедра. — Я хочу, чтобы ты была мокрой. Готовая для меня.

От того, как он это говорит, его акцент становится гуще, а голос понижается до хриплого хрипа, у меня перехватывает дыхание. Я чувствую