Пожилая чета за соседним столиком с любопытством глядела на них.

– Нет, – ответила Вива.

– Так что же?

– Они просто умерли, – прошептала она, и ее захлестнула жаркая волна. – Вообще-то я не люблю говорить об этом. Произошла автомобильная авария. Где – не знаю. – Она терпеть не могла, когда ее собеседники интересовались деталями.

– Я не знаю, что сказать. Подскажите мне, что я должен сказать. – Он почти кричал, и она уже жалела, что открыла рот: кажется, она лишила его душевного равновесия. Теперь ей хотелось вернуть назад молчаливого мальчишку. Но тут Гай стремглав выскочил из столовой.

Когда она вышла на палубу, чтобы отыскать его, воздух был теплый и густой, а луна лежала в корзинке из облаков.

– Гай! – позвала она, но шум волн и слабое эхо музыки, доносившейся из бального зала, заглушили ее голос. Освещенные окна с пассажирами в них были похожи на серию жанровых картин: женщины играли в карты, седовласый мужчина доставал из кармана жилетки нож для обрезки сигар; веселая компания произносила тосты и смеялась. В темном углу возле дымовой трубы обнималась парочка.

– Гай? – Она подошла к шлюпкам; теплый ветер взъерошил ей волосы. – Гай, где вы?

Охотнее всего она оставила бы его «тушиться в собственном соку», но время шло, и Вива все сильнее и сильнее тревожилась за него. Такая почти истеричная реакция на ее рассказ, нежелание вылезти из этого ужасного пальто, хотя температура воздуха регулярно поднималась под 100 градусов, неискренность его улыбки, временами очень заметная, словно он был исполнителем главной роли в лондонском театре «Олд Вик»[19], – вдруг он теперь начнет бешено лаять, вместо того чтобы ходить, погруженным в себя?

После бесплодных поисков в пустых коридорах и на палубе А она наконец его отыскала – он лежал, вытянувшись во весь рост в шлюпке в своем длинном пальто. Курил сигарету.

– Послушайте, – сказала она. – У кучи людей умерли в Индии родители, так что не принимайте это слишком близко к сердцу. Да я и сама не очень переживаю. Еще мне плевать, как вы ко мне относетесь.

Луна нырнула за облако, но Вива видела влагу на его щеках и отчаяние в глазах. Он был пьян, точно пьян, и ему было больно.

– Почему жизнь такая ужасная? – спросил он.

– Совсем не ужасная, – возразила она. – Все меняется к лучшему. Зря я рассказала об этом, не знаю, зачем я это сделала.

– Они ушли из жизни. Навсегда.

– Да.

– Вся ваша семья. – Луна омыла его лицо зеленоватым светом. – Они ушли навсегда, – повторил он.

Она была почти уверена, что он снова подумал о себе.

– Нет, – сказала она. – Нет, я не верю в это. Не до конца верю. А вы?

Он сел и уставился на нее.

– Слушайте, забудьте на минуту обо мне, – сказала она, понимая, что, возможно, это ее единственный шанс. – Я хотела попросить вас, чтобы вы рассказали о себе. Вероятно, вы думаете, что мне сто лет, но это не так, и я хорошо помню, каково это, когда тебя вырывают из одного места и переносят в другое, которое… – Ее голос оборвался, и это было самое удачное, что она могла сделать.

– Нет, дело не в этом, – перебил он ее. – Совсем нет. Слушайте… Извините… Я пойду спать.

Когда он вылез из шлюпки, вата свалилась с его пореза, и он снова стал кровоточить. Гай уходил своей неестественной походкой, высоко подняв плечи, и вскоре скрылся в освещенном дверном проеме.

– Я предала вас, – произнесла она вслух.

– Простите… – послышалось из-за горки шезлонгов. – Получилось так, будто я подслушивала, но это не нарочно. – Тень выпрямилась: это была Роза в белом газовом платье; светлые волосы сияли в лунном свете. – Я вышла сюда, чтобы немного подумать в тишине, – сказала она. – Все так шумели.

– Вы слышали наш разговор? – спросила Вива.

Роза смутилась.

– Не все. Когда-то я часто спорила с братом – разве можно подслушивать? Ведь это абсолютно недопустимо.

– Не знаю, сколько еще я смогу его выдержать. – Вива содрогнулась. – Он такой высокомерный.

За Розой следовал официант, на случай, если она чего-то захочет. Как всегда делают мужчины.

– Кофе, мадам? Мятный ликер? Коктейль? Скоро в музыкальном салоне будет петь свои песни Эммелин Питу.

– Я вот что вам скажу, – улыбнулась Роза, – давайте сойдем с ума и выпьем ликера. По-моему, самое плохое в Гае то, что он вам не брат, и вы не можете дать ему по шее. Это было бы так уместно.

Смех у Розы был чудесный – теплый и горловой. В нем звучал легкий задор, который не позволял ей казаться приторно правильной. Слишком хорошей, чтобы это было правдой. Она по-детски зажмурилась и вся отдалась веселью.

Вива взглянула на небо. Луна бежала за пароходом, закручивая на звездной сети тонкий золотистый туман.

– Вероятно, ему странно возвращаться в Индию. – Роза потягивала ликер. – После стольких лет одиночества.

– После десяти лет, – уточнила Вива, пытаясь успокоиться. – Ужасно, когда ты уезжаешь ребенком оттуда, где солнце и свобода, где тебя окружают люди, которые тебя обожают. А потом, ну, он не говорил со мной на эту тему, ты проламываешь лед в тазу для умывания в какой-нибудь выстуженной школе.

– Словно тебя пинком вышвырнули из рая, – добавила Роза.

– Да, но Индия не рай. Она тоже ужасная, но по-своему.

– Пожалуйста, приведите примеры, только не слишком мрачные.

– Ну, к примеру, жара. Вы никогда не испытывали ничего подобного в Англии; это иногда похоже на удар по голове. А еще мухи, ужасающая нищета, но если любить Индию, как люблю ее я, то она проникает тебе в душу. Ну, скоро вы сами все увидите.

Это получилась их самая долгая беседа после отплытия из Тилбери. Вива была рада ей, хоть и едва не расплакалась.

– Так странно думать, что я скоро выйду там замуж, – проговорила Роза. Кончик ее безупречно прямого носика торчал над столой, в которую она куталась, словно в одеяло. – Мне надо над многим поразмыслить.

«Боится, – подумала Вива. – Как все мы».

Накануне Роза призналась ей, так, словно это была забавная шутка, что с женихом она встречалась в общей сложности четыре раза, ну пять, если считать скачки возле Солсбери, где они были.

Вива удивилась. Как Роза могла так безрассудно решиться на это? Почему ее родители это допустили? Ведь это даже не походит на индийский договорной брак, когда семьи знакомы друг с другом много поколений.