После этих слов, впервые, он дотрагивается до меня. Его рука, быстрая и горячая, на моем плече. На одно мгновение.

— Ты должна быть осторожнее. Подобные вещи...

— Я знаю. — Мне хочется дотронуться до него. Тоже положить руку на его плечо. Но я не делаю этого. — Я это уничтожу.

Его лицо спокойно, но в голосе тревога:

— Ты сможешь сделать это так, чтобы никто не заметил?

— Думаю, что да.

— Я мог бы помочь тебе.

Произнося эти слова, он как бы случайно смотрит поверх моей головы на инструктора, и я осознаю то, чего не замечала до сих пор, потому что он умело скрывал это: Кай всегда поступает так, будто кто-то за ним наблюдает. И, несомненно, ведет ответное наблюдение.

— Как ты смог опередить меня на пути к вершине, — внезапно спрашиваю я, — если ты видел меня в лесу?

Кажется, мой вопрос удивляет Кая.

— Я бежал.

— Я тоже бежала, — говорю я.

— Должно быть, я бежал быстрее, — предполагает он, слегка поддразнивая меня, и тень улыбки пробегает по его лицу. Но он снова становится серьезным и повторяет настойчиво: — Так ты хочешь, чтобы я помог тебе?

— Нет, не надо. Я сама. — Только затем, чтобы он не счел меня идиоткой, которая рискует ради риска, я говорю больше, чем собиралась: — Дедушка дал мне это. Мне не стоило хранить это у себя так долго. Но... слова так хороши.

— Можешь запомнить их?

— Сейчас помню. — В конце концов, у меня сознание сортировщика. — Но знаю, что не смогу помнить их всегда.

— А хотела бы помнить их всегда?

Наверное, он считает меня дурочкой.

— Они так красивы, — повторяю я с запинкой.

Появляется инструктор. Большинство участников уже вышли из леса. Часть их подходит к Каю, часть — ко мне, и мы расходимся по вершине малого холма.

Все смотрят вниз, но видят разное. Кай и его группа, переговариваясь о чем-то, любуются куполом Сити-Холла. Инструктор смотрит на Большой холм. Та группа, которая идет со мной, старается разглядеть сверху столовую питомника и болтает о ланче, о возвращении в школу и о том, не опоздает ли поезд. Кто-то смеется, потому что аэропоезда всегда приходят вовремя.

Мне вдруг приходит в голову строка из другого стихотворения:

Здесь, на печальной высоте...

Не открывая глаз, я поворачиваю голову к солнцу и вижу сквозь сомкнутые веки красный свет. Солнце сильнее меня. Красное пламя прорывается сквозь тьму.

В моем мозгу, как недавно жуки в лесу, жужжат вопросы. «Что случилось с тобой в Отдаленных провинциях? За какие нарушения твоего отца ты получил статус "Отклонение от нормы"? Думаешь, я сумасшедшая, что непременно хочу сохранить стихи? Почему мне хочется снова и снова слышать твой голос?»

Ты ли должен был стать моей парой?

Позже я поняла, что тогда мне в голову не пришел самый важный вопрос: «Будешь ли ты хранить мою тайну?»

По некоторым признакам мне ясно, что в нашей округе что-то произошло. Люди молча стоят на остановке поезда; на их лицах отсутствующее выражение. Встречаясь с нами на перроне, они не отвечают на наши обычные приветствия. Маленький белый аэромобиль, на котором обычно передвигаются официальные лица, стоит на нашей улице около дома с голубыми ставнями. Около моего дома.

Сбегая с металлических ступеней платформы аэропоезда, я невольно ищу глазами новые признаки беспорядка. Тротуары не говорят мне ничего. Они чисты и белы, как всегда. Соседние, плотно закрытые дома говорят чуть больше: разыграется буря, и ее переждут за запертыми дверями.

За чистыми белыми занавесками наших окон я вижу движущихся людей. Взбегаю по ступеням крыльца и останавливаюсь в нерешительности перед дверью. Должна ли я постучать?

Приказываю себе стоять прямо и спокойно. Почему-то вижу перед собой синие глаза Кая, и мысли мои проясняются. Чтобы избежать опасности, важно правильно оценить ситуацию. «Это может быть что угодно. Они могут в каждом доме проверять систему распределения питания. Однажды это случилось в соседнем городке, я слышала об этом».

«Это может вообще не касаться меня».

А вдруг они рассказали моим родителям о том, что на микрокарте оказалось лицо Кая? Или узнали о том, что мне передал дедушка? У меня пока не было возможности уничтожить листок. Стихи лежат в моем кармане. А вдруг кто-нибудь, кроме Кая, видел, как я читала их в лесу? Может быть, та веточка хрустнула под ботинком инструктора?

«Если так, то это касается именно меня».

Я не знаю, что происходит с теми, кто нарушает правила, потому что обитатели городков их не нарушают. Время от времени происходят неприятные ситуации, вроде той, когда Брэм опаздывает в школу. Но это мелочи, маленькие ошибки. Не те серьезные ошибки, которые совершаются с определенной целью. Не нарушения.

Я не буду стучать в дверь. Это мой дом. Глубоко вздохнув, я поворачиваю ручку и открываю дверь.

Кто-то ждет меня за дверью.

— Ты вернулась, — говорит Брэм с облегчением.

Мои пальцы сжимают листок бумаги в кармане; бросаю взгляд в направлении кухни. Может быть, удастся бросить листок в трубу мусоросжигателя. Но труба регистрирует посторонние предметы, а бумага со стихами отличается от бумажных отходов — салфеток, текстов, отпечатанных на порте, бумажных пакетов — всей бумажной продукции, которую нам разрешено использовать в наших домах. И все же это, наверное, безопаснее, чем хранить его, — сожженные стихи они восстановить не смогут.

Я ловлю взгляд чиновника биомедицинской службы, который проходит из холла в кухню. Оставляю стихи в кармане и вынимаю из него руку. Пустую.

— Что случилось? — спрашиваю Брэма. — Где мама и папа?

— Они здесь, — отвечает Брэм дрожащим голосом. — Чиновники обыскивают папу.

— Почему?

У отца нет стихов. Он даже не знает о них. Но разве это имеет значение? Кай получил свой статус из-за того, что нарушение совершил его отец. Неужели моя ошибка изменит судьбу всей моей семьи?

Может быть, медальон — самое безопасное место для хранения листка со стихами. Ведь бабушка и дедушка хранили его там долгие годы.

— Я скоро вернусь, — говорю я Брэму и, проскользнув в свою комнату, достаю медальон из шкафа. Поворот. Открываю крышку и кладу бумажку внутрь.

— Кто-то вошел? — спрашивает в холле чиновник Брэма.

— Моя сестра, — отвечает Брэм. Его голос звучит испуганно.

— Куда она пошла?

Снова поворот. Я плохо закрыла медальон. Уголок бумажки торчит снаружи.

— Она в своей комнате. Переодевается. Приехала вся в грязи после восхождения. — Теперь голос Брэма звучит тверже. Он покрывает меня, даже не зная, что я что-то прячу. И у него хорошо получается.