— Что озабоченный такой с утра? — Сыдор легонько толкнул его локтем. Вот ведь как! Оказывается, помнит вожак хэвры, что у рыцаря ребра помяты. Притронулся осторожно, как к птичьему гнезду. — Или кишки крутит с голоду? Так мы скоро завтракать будем — вон парни стараются угодить…

И вновь Годимир обратил внимание на особенное к нему отношение. Любой заречанин сказал бы не завтрак, а снеданок — им так привычнее: хоть и близки говоры в Заречье и Хоробровском королевстве, а все же отличаются.

— Э, совсем ты задумчивый, пан рыцарь! — покачал головой Сыдор. — Или обиду какую, сладкая бузина, на меня затаил? Брось! Не держи сердца. Нам дружить надо. Кстати, вон кольчуга твоя, я приказал Дорофею вычистить от грязи да смазать. Или что не так сделал?

Губы рыцаря против воли растянулись в дурацкой улыбке.

— Ну, спасибо, Сыдор…

— Да не за что, сладкая бузина, не за что! Дорофей, он молодец, службу понимает верно. Сбегал и еще меч твой принес, сладкая бузина. А конь за сенником привязанный. Он, — разбойник хохотнул, — всего стога, ясное дело, не сожрал, но отъел, думаю, изрядно, сладкая бузина. Чем еще тебя потешить?

— Спасибо, спасибо, — Годимир потерялся под натиском сыплющихся на него «благ».

— Доволен, значит, пан рыцарь?

— Ну, можно и так сказать, — покивал словинец. — А что с Ярошем?

— С каким-таким Ярошем, сладкая бузина? — Брови разбойника поползли вверх.

— Что значит — «с каким»? — в свою очередь удивился Годимир. — С Бирюком. Или скажешь, будто не знаком с ним?

— Да почему же, сладкая бузина? — Сыдор с хрустом переломил палочку. Глянул исподлобья. — Знаком, ясное дело.

— Ну, так как?

— А что ты, пан рыцарь, так за него переживаешь?

— Ну, что тебе сказать? Путешествовали вместе. Хлеб делили. Случалось и бражки тоже хлебнуть.

— Серьезно, — кивнул Сыдор. И не поймешь: в насмешку сказал или правда так думает. Хотя… Как ни крути, а, скорее всего, в насмешку. — Мне-то что с того?

— Да ничего, — согласился рыцарь. — Ты не думай, я знаю, какая промеж вас вражда.

— Во-во, сладкая бузина. Небось, я б ему в руки попался, уж он бы добренького из себя не корчил бы. Ножик под ребро, сладкая бузина, и весь разговор…

— Что с Ярошем? — упрямо повторил Годимир.

— Да ничего, ничего! — голос вожака зазвучал чуть резче и визгливее, чем обычно, но он быстро взял себя в руки. — Живой. Связанный, сладкая бузина, но живой. Поглядеть хочешь?

— Ну… — Рыцарь замялся.

— Вот и я не советую. Потому как злой Ярош, как собака бешеная. Того и гляди, сладкая бузина, в лодыжку вцепится.

— Да ну?

— А ты думал, пан рыцарь! Проигрывать никому не охота. — Сыдор несколько раз крутанул клинок между пальцев. Ловко, ничего не скажешь. — Нынче он в моей воле. Был бы я в его — я бы злился. Вот так-то, пан рыцарь…

Они помолчали. Годимир смотрел, как один из близнецов — Будигост или Будимил сказать трудно, поскольку на одно лицо совершенно, — смешно вытянув губы, пробует варево с плоской ложки. Пожевал, полез в тряпицу за солью. Сыдор тем временем нашарил в сене очередную палочку. Вновь принялся скоблить деревяшку.

— Ты убить его хочешь? — откашлявшись, несмело произнес словинец.

— Есть такая задумка, — не покривив душой, ответил разбойник. Повернулся, впился глазами в лицо словинца. — Сам посуди, пан рыцарь: какой мне резон злейшего врага в живых оставлять? Ведь тут так — или я его, или он меня. Эх, да что я тебе объясняю, сладкая бузина! Ты пожил бы в моей шкуре. Я ж не только за себя отвечаю перед судьбой и удачей, за них тоже! — Он обвел рукой вяло шевелящийся лагерь. Большинство лесных молодцев, очевидно, не разделяли пристрастия главаря к ранним пробуждениям.

— Ты уже раз пытался…

— И не раз, уж поверь мне! И он тоже в долгу не оставался. Или ты другие сказки от Яроша слышал?

— Да нет. Он молчал все больше. Только…

— Что — «только»?

— Да ничего… Злился, конечно, сильно.

— Обещал из-под земли достать? Зубами грызть?

— Ну да… — сокрушенно согласился рыцарь.

Сыдор неожиданно рассмеялся, замахнулся хлопнуть Годимира по плечу, но вовремя вспомнил про незалеченные побои и придержал размах. Легко опустил ладонь.

— Да не переживай ты, пан рыцарь! Я же, сладкая бузина, того же обещал! А что поделать? Мы же разбойники? Разбойники. Душегубы? Еще какие! Только знаешь, что я тебе скажу, пан рыцарь, устал я разбойником быть. Устал…

Годимир взглянул на собеседника заинтересованно. Не каждый день случается видеть лесного молодца, возжелавшего покончить с прибыльным ремеслом. Нет, в сказках рассказывалось, конечно, об умудренных жизнью, выбеленных годами, как кость ветрами, стариках-разбойниках, бросающих любимых учеников и последователей. Обернет такой старик все награбленное добро в звонкое злато-серебро, да и мотанет за тридевять земель — к северному морю, например, или, наоборот, на берега Усожи, греть застуженную спину под жарким южным солнышком. Но Сыдор вряд ли встретил тридцатую весну. Не вписываются его слова в привычное представление о разбойнике. Да и с характером никак не вяжутся. Он еще сейчас заявит, что в монастырь пойдет…

— Вот что я задумал, пан рыцарь… — словно подслушал его мысли заречанин. — Только смеяться не вздумай, а то…

«Неужто и взаправду в монастырь собрался? Быть такого не может! Удачливый малый, любимец хэвры… Да ни за что!»

— Нет, погоди-ка, сладкая бузина. Знаю я вас, панов и панычей, давай так договоримся — я дружка твоего Яроша пальцем не трону, а ты мне поможешь осуществить задумку мою. Годится?

— А что за задумка-то? — нахмурился Годимир. — Мало ли что ты решил?

— Я ж тебе сказал, пан рыцарь, с грабежами покончено. Погляди, мы и Гнилушки-то не потормошили нисколечко. Так выпороли вчерась, а вернее, нынче ночью, по моему приказу дюжину кметей. Так то для острастки. Думаю, кто-кто, а ты, пан рыцарь, возражать не станешь.

Словинец тайком потер ноющие ребра и решил, что будет последним, кто попытается спасти гнилушчан от заслуженной порки.

— Что за дело-то? Как я могу тебе помочь? Что у меня есть, кроме рук и меча?

— А это я тебе, пан рыцарь, расскажу… — начал было Сыдор, но тут Будигост (или Будимил?) почтительно доложил, что снеданок готов, и вожак, многозначительно подняв кверху палец со следом свежей глубокой царапины, заявил, что Господь велел с утра пораньше сил набираться, а не на ночь брюхо набивать.

Будимил (или Будигост) притащил котелок, над которым поднимался ароматный пар. Тут тебе и укроп, и дикий лук, и зеленые стрелки чеснока. Да и сварено не на костях старой коровы, пожалуй, а на молодой курице или парочке голубей. Впрочем, голубей в Гнилушках Годимир не видел. Значит, курочка.