Только куда там! Тут семи пядей во лбу быть не нужно, чтобы увязать воедино драку на базаре и нарушенный зарок. Украл леденец — и сразу прилетело!

Простое совпадение? Да ни в жизнь не поверю!

Не было бы у нас того злосчастного петушка, тупичковые и не прицепились бы вовсе. Более того — если б не выпендривался и просто за леденец заплатил, мы с Рыжулей с этими гадами точно разминулись бы!

Нет, это всё неспроста. Как и сказала тогда ведьма: «Взял чужое — жди беды!»

Правда, тогда непонятно, почему до сих пор за обворованных ухарей не прилетело. Стоит поостеречься или дело в том, что я покойников обобрал и взял не чужое, а попросту ничьё? Да они и сами напросились…

От раздумий отвлекли два резких гудка. Вверх по течению неспешно ползла самоходная баржа, навстречу ей ходко прошёл паровой катер. Над водой вслед за ними тянулись дымные полосы.

На реке я в итоге проторчал часа два — не меньше, но одежда толком просохнуть не успела, натягивал ещё влажную. Обуваться и вовсе не стал, вместо этого связал шнурки и перебросил ботинки через плечо. Пошёл от реки по петлявшей в густой траве тропинке и почти сразу выбрался из кустов к высоченному каменному забору с железными пиками поверху, за которым пряталось поместье Барона. Барона с большой буквы, не какого-то там дворянчика. Под этим деятелем ходило всё жульё Заречной стороны, и тот же Бажен платил Барону оброк точно так же, как ему самому платил оброк Гнилой дом и другие ватаги босяков.

Дальше тропинка потянулась вдоль ограды, по ней я и вышел к дороге с засыпанными гравием и кирпичным крошевом ямами. У калитки на ходулях вышагивал привратник в бриджах, распахнутой ливрее на голое тело и мятом цилиндре. Лицо его было разрисовано белой краской под череп, и выглядел слуга Барона весьма жутенько, но приблудного босяка не шуганул. Всего лишь чиркнул поперёк горла ногтем большого пальца и высунул набок язык.

Я намёк понял и поспешил прочь.

Глава 7

3−2

Колокольный звон нагнал на полпути к Гнилому дому. Перво-наперво в уличный шум вплёлся какой-то странный вибрирующий отзвук, вплёлся и сразу пропал, чтобы миг спустя вернуться куда более чётким и громким. Тягучий перезвон церковных колоколов быстро усилился, окружил и стал накатывать решительно со всех сторон. Застигнутые им прохожие замедлили шаг, телеги остановились, свары стихли, перестали драть глотки зазывалы и торговаться с покупателями продавцы. Но — минута, другая, и всё вернулось на круги своя, разве что степенности в жизни горожан заметно поубавилось, прорезалась явная суета.

Да оно и понятно: близился небесный прилив, не успеешь наведаться в церковь и десяток горячих отхватишь всенепременно. Ну или штраф в пяток целковых впаяют, что для иной публики даже больней. И это только за первый раз, злостных нарушителей и на каторгу отправить могли.

Ближайшей к Гнилому дому была церковь Чарослова Бесталанного, я обулся и заторопился туда, желая успеть до наплыва добропорядочных обывателей, которым требовалось разобраться с неотложными делами и собрать домочадцев. Идти было всего ничего, поэтому оказался на месте задолго до начала вечернего столпотворения: у ворот разве что в две шеренги местные побирушки выстроиться успели, даже хвост очереди на улицу покуда не высовывался, всем хватало места во дворе.

Пятачок перед воротами раскис после дождя, а мне месить грязь нисколько не хотелось — чай, не босиком, а в ботинках, поэтому как вынырнул из переулочка, так сразу и отодвинул в сторону доску, чтобы протиснуться в известную каждому окрестному мальцу дыру. Народу на церковном дворе собралось не так уж и мало, обнаружилась там и наша мелюзга, которой что-то вещал приблудыш Яр.

Плакса указала на меня, Рыжуля обернулась и с улыбкой помахала рукой. Я зашагал мимо свечной лавки, тут-то от ворот и послышался оклик:

— Эй, ты!

Имени не прозвучало, но каждый босяк сразу понимает, когда зовут именно его. Непонятливые на улице не задерживаются — их удел работные дома или каторга, а то и общая могила. Я был не из таких, внутри так и ёкнуло. Но виду не подал, с шага не сбился и не оглянулся, как шёл, так и продолжил идти. Только теперь уже не к мелюзге, а к входу в церковь. Там не достанут. Не все смогут достать — так уж точно.

— Стоять, кому сказано! — гаркнули теперь уже во всю глотку.

Люди начали оборачиваться, я же и ухом не повёл. Я — не «эй, ты», я — Серый. Отозвался бы даже на Худого, а вот так — нет, нет и нет. Иду.

Сзади накатило ощущение смертельной опасности, аж проморозило всего. Ещё — стремительные шлепки по грязи и шумное дыхание.

— Серый, шухер! — завопил Хрип. — Тикай!

О, я бы припустил, и ещё как! Но в самый первый миг остановил страх потерять лицо, а дальше понял, что заскочить в церковь попросту не успею. Догонят и порвут!

Я развернулся и скрестил на груди руки. Не от такой уж уверенности в себе скрестил, а чтобы уберечь их от укусов, ведь нагоняли меня два короткошерстных бойцовых пса с обрезанными ушами и обрубками хвостов. Мощные головы со страшенными пастями, испещрённая шрамами шкура, ошейники с длинными железными шипами и… глаза!

Глаза определённо не принадлежали простым животным, они вроде как даже светились, и какое-то наитие подсказало, что в собачьих телах заточены бестелесные твари с той стороны.

Пропади я пропадом, если это не так!

И захотел бы — не смог с места сдвинуться, ровно в соляной столп обратился. А ещё сообразил: не кинутся. Только не посреди церковного двора, только не на всеобщем обозрении, только не когда я стою, а не пытаюсь удрать.

И да — замерли в паре шагов, ощерились, изготовились к прыжку, но не более того.

Хозяином псов оказался мужчина средних лет, в котелке, неброском плаще и кожаных сапогах. Был он чуть выше среднего роста, с вытянутым лицом без усов и бороды. Улыбка его не понравилась чрезвычайно — верхняя губа приподнималась, открывая неровные зубы. То не улыбка, а оскал.

Шёл дядька от ворот безо всякой спешки, и я не стал молча дожидаться его, потребовал:

— Шавок убери!

Тон незнакомцу определённо по душе не пришёлся, и он недобро ухмыльнулся.

— А то что?

— А то отец настоятель спросит, кто запустил этих тварей на церковный двор!