— Нет, эфенди, его принес в отель какой-то господин. Просил срочно передать вам.

— Господин был местный?

— Да, эфенди.

— Хорошо, иди!

Голяницкий захлопнул дверь, даже не подумав дать посыльному чаевые: сейчас его более всего занимал загадочный конверт. Надо вскрыть его, пока подружка в ванной — это самая лучшая гарантия, что она не сунет нос туда, куда не следовало.

Разорвав конверт, Голяницкий увидел две сложенные газетные странички и прикрепленный к ним скрепкой листок бумаги, на котором толстым черным фломастером крупно было написано: «фак ин аут!» Английский смягчил резкую откровенность и лаконичную грубость русского мата, недвусмысленно предлагавшего ему немедленно убираться. И на том спасибо, но кто этот резвый шутник, приславший подобное предложение?

Ник небрежно бросил записку на стол, закурил новую сигарету и развернул газетные листы. И сразу тошно засосало под ложечкой: он понял, отчего Франк не отвечал вчера вечером — Макс больше вообще никогда и никому не ответит. И Рудерман с Есиновским тоже кончили не самым лучшим образам…

Кто их убрал? Явно те, кто заинтересован в срыве намечавшейся сделки с представителями оппозиции Южных Предгорий, но кто дьявол их раздери, эти люди? Кто с такой жестокостью мог расправиться с его помощниками — агенты ЦРУ, китайцы, гонконгские триады, сейчас перебазировавшиеся на Макао и Тайвань и располагавшие опорными пунктами в Западной Европе и Америке, или русские? Могли «приложить ручку» и представители панисламистских движений.

Что делать? Уматывать, как ему недвусмысленно уже не советуют, а приказывают? Однако какую реакцию вызовет его отъезд в Тель-Авиве? Им не приходится рисковать здесь задницей, поэтому они наверняка проявят крайнее неудовольствие. Может быть, чтобы не рвать все нити и не сжигать окончательно мосты, позвонить сейчас Азимову и попросить тайм-аут в переговорах? Ну, хотя бы на недельку или две, а там посмотрим?

Нет, вряд ли это выгорит: проклятый азиат постоянно торопил и отчаянно торговался за каждый цент. Его тоже можно понять — наверняка понукали свои, да и речь шла об очень значительной сумме. И все же, наверное, стоило попытаться договориться о тайм-ауте. Чем черт не шутит, вдруг Азимов согласится?

Голяницкий хотел снять телефонную трубку, и в этот момент аппарат зазвонил, словно кто-то неведомым образом прочел мысли Ника и, чтобы не дать ему связаться с представителем оппозиции Южных Предгорий, сам выдал звонок. Поэтому Голяницкий снял трубку, не ожидая услышать ничего приятного. И не ошибся.

— Э-э, эфенди Голяницки? — говорил незнакомый мужчина. Его дурной английский еще более искажал сильный восточный акцент.

— Да, это я. Кто вы?

Ник немного отстранил трубку от уха и с замиранием сердца подумал, что тот же Моссад неоднократно уничтожал противников, взрывая телефон во время разговора. Впрочем, он почти сутки не покидал номера и вряд ли ему могли всадить в аппарат заряд пластиковой взрывчатки. Хотя, кто знает? А, с другой стороны, если тебя непременно хотят кончить, то все равно рано или поздно укокошат, даже если ты спрячешься в невообразимом захолустье. Так чего уж?

— Ваш искренний друг, — ответил незнакомец.

— Можно конкретнее, — Голяницкий движением руки отстранил подругу, которая вышла из ванной и попыталась заигрывать с ним. Сейчас не до любовных развлечений, и он буркнул: — Сядь, не мешай!

— Э-э, эфенди? — немедленно отозвался мужчина.

— Это я не вам, — поспешил успокоить его Ник. — Вы можете конкретно ответить: кто и чего хотите?

— Куда уж конкретнее? — засмеялся незнакомец. — Ты пакет получил?

— Да. Это ваша работа?

— Ну, зачем так? Скажи лучше, эфенди, заметки читал или нет? Ах, читал! Тогда должен понимать: твои услуги больше не нужны.

— Кто так решил?

— Слушай, Аарон! — Незнакомец назвал Голяницкого его настоящим именем, и это повергло Ника в панический ужас: о нем знали слишком многое!

Конечно, имя не государственная тайна, но всем и всюду Голяницкий был известен только под псевдонимом. Значит, эти ребята сумели глубоко копнуть? Вдруг это работа собственных хозяев, ведь они тоже могут перестать нуждаться в твоих услугах, как и в услугах связанных с тобой мелких подельников, вроде Франка, Есиновского и Рудермана.

— Слушай, Аарон! — продолжал незнакомец. — Ты все прекрасно понимаешь. У тебя есть час и не вздумай вертеть задом или висеть на телефоне. Понял? Больше предупреждать не станем!

В трубке раздались короткие гудки. Голяницкий медленно положил ее и тяжело вздохнул: ситуация прямо скажем не из лучших. Нужно отваливать, причем немедленно!

— Иди ко мне, — позвала подружка. Она развалилась на широкой кровати и распахнула халат, показывая высокую грудь. Однако Ник остался равнодушен к ее прелестям.

— Я уезжаю, — доставая из шкафа сумку, сообщил он.

— Сейчас? — она недоуменно округлила глаза. — А завтракать?

— Да сейчас! У меня важное дело!

— Ты скоро вернешься? Мне подождать тебя здесь?

— Как хочешь, — буркнул Голяницкий. Не объяснять же этой дуре, что на самом деле происходит? Не поймет, а если до нее все-таки дойдет, то начнется истерика!

Он подхватил со стола записку и вырезки из газет и спрятал их во внутренний карман пиджака. В сумке самое необходимое, а все остальное гори ясным пламенем. Внизу он даст портье деньги еще за сутки вперед: пусть эта дура здесь ждет его, пока не посинеет. Не таскать же ее за собой: к чему лишняя обуза?

— Все, пока! Жди!

Ник подошел к постели и чмокнул подругу в щеку — зачем вызывать у нее лишние подозрения? Потом быстро вышел из номера, вызвал лифт и посмотрел на часы: с того момента, как он закончил разговор с незнакомцем, прошло восемь минут. Ничего, еще максимум полчаса — и Измир останется позади. Куда ехать? Конечно, в ближайший аэропорт и немедленно улететь из Турции в любую другую страну, благо, у него есть голландский паспорт, а в Европе пограничные формальности сведены к минимуму.

Расчеты с портье заняли еще минут десять, и вот Голяницкий уже сунул в руку одному из швейцаров купюру и ключи от автомобиля:

— Подгоните сюда машину: я тороплюсь!

— Да, эфенди, — посмотрев на купюру, швейцар расплылся в улыбке. — Сию минуту, эфенди!

Ник направился к телефонной будке в углу вестибюля, снял трубку и сделал вид, что звонит, но сам пристально следил за секундной стрелкой часов и напряженно прислушивался — не ухнет ли на улице взрыв? Его машину могли заминировать, а если взлетит на воздух вместе с ней чучело в ливрее, туда ему и дорога!

Голяницкий прекрасно понимал: те, кто прислал ему конверт и позвонил по телефону, совершенно не расположены шутить и прихлопнут его в два счета, как уже прихлопнули Есиновского с Рудерманом и вечно осторожничавшего, опытного Франка. А уж на что тот привык беречь свою драгоценную задницу! Сейчас от пули снайпера, удавки, ножа или бомбы не спасет никакой Моссад и что толку, если потом израильтяне отыщут и накажут тех, кто уничтожил их людей и помешал переговорам с представителями оппозиции Южных Предгорий? Это как посмертная реабилитация в России — тому, кого реабилитировали, от этого ни жарко ни холодно, лучше бы его в свое время не репрессировали. По большому счету любой разведке и контрразведке насрать на своих агентов, поэтому нужно выбираться из дерьма самому.