мест? — спросил Кротов.

— Я не знаю, Евгений. Я говорю тебе, я не могу быть уверен, но что-то подсказывает мне, что это было именно так. Девушка была вообще не крымчанка.

— Зачем же так убивать ее?

— Это вопрос ключевой, — произнес Барсуков. − Я был двадцатилетним, после армии, без какого-либо служебного опыта. А Кантарский и другие не только были бесполезны, но и усугубляли ситуацию, отталкивая от себя общество, которое и так не было склонно к сотрудничеству. Не говоря уже о том, что ни прокуратура, ни кто-либо другой никогда не беспокоился об этой девушке. У них были другие заботы.

— Отпечатки пальцев?

— Те немногие отпечатки пальцев, которые не были связаны с кем-то из нашего региона, ни к чему не привели. Конечно, мы сняли отпечатки и с девушки, но это была пустая трата времени.

— Что показало вскрытие?

— Девушке было от восемнадцати до девятнадцати лет. Причина смерти: кровотечение, вызванное глубоким порезом яремной вены. Горло было перерезано лезвием длиной не менее десяти сантиметров. Чистый, профессиональный порез.

— И я представляю, что это подтвердило версию генерала о том, что это сделал сельский житель, — сказала Райская. −Тот, кто пускал кровь домашним животным.

— Именно.

— Развалины храма у источника были основным местом преступления?

— Основным. По следам крови на камнях судмедэксперт определил, что девушка была убита там около полуночи.

— Значит, тело не сдвинули с места… Как вы считаете, это дело рук одного человека или нескольких? − спросил Евгений.

— Я всегда считал, что это был одиночка. Место было очень уединенное, поэтому этот человек мог спокойно провести ритуал, не торопясь, как говорят современные криминалисты, инсценировать.

— Разрез на спине? — произнесла Мария.

— Посмертный. Как и прибивание маски к лицу.

— Значит, жертву не пытали и на нее не нападали, — сделал вывод Кротов.

— Судя по заключению судмедэксперта, это не так. Убийство было явно жестоким, но без элементов садизма.

— Признаки сексуального насилия?

— Ноль. Девушка была девственницей… Единственными следами физического воздействия были потёртости на запястьях. Вероятно, ее связали сначала пеньковой веревкой, а затем проволокой. Больше при вскрытии ничего не обнаружилось.

— Токсикологические тесты? — спросила Мария.

— Из-за целого ряда бюрократических проблем и задержек со стороны лаборатории на их получение ушло несколько месяцев. Наконец, образцы крови оказались чистыми: ее не накачали наркотиками и не отравили.

Евгений и Мария обменялись многозначительными взглядами: как правило, работа с «глухарями» делами означала, что их трудно раскрыть из-за отдаленности событий во времени, исчезновения свидетелей и следователей (часто умерших) и разложения вещественных доказательств. В частности, это дело было омрачено весьма небрежным расследованием и рядом загадок, которые сгущались с годами. Поэтому немыслимо было полагаться на криминалистику, чтобы докопаться до истины.

— Когда дело было закрыто, что вы сделали? — задумался Кротов.

— Я пытался добиваться дальнейшего расследования.

— Вам его дали?

Барсуков горько улыбнулся и покачал головой.

— Нет, но меня перевели в Симферополь, наказав за то, что я осмелился подсказать начальству, что следует продолжать расследование.

Наступила тишина.

— Итак, результаты: расследование закрыли, вас перевели в Симферополь, все умыли руки, а психопат, убивший ее, остался на свободе? — подытожила Мария.

— Тот, кто убил ее, не был психопатом, — возразил Евгений.

— Неужели?

— Подумайте сами: каков клинический портрет психопата? — бросил Евгений в пространство, словно читал лекцию: манипулятор, нарцисс, патологический лжец, тщеславный, увлекающийся, интуитивный субъект, без совести, без эмпатии, ищущий внимания, легко скучающий, вероломный, когда ему противостоят, страдающий импульсивностью и хищническим инстинктом…

— Эй, ты практически описал моего бывшего, — сказала Райская, чтобы разрядить обстановку.

— Кроме шуток… Из картины, нарисованной Романом Игоревичем, и материалами дела, которые я успел прочитать, ничто не заставит меня поверить, что это может быть делом рук человека психопатического типа, −продолжал Кротов. − Здесь мы явно имеем дело с организованным, холодным и расчетливым убийцей, но его личность противоположна психопату. Он следует четкому ритуалу, которого придерживается со скрупулезной строгостью. Мне только непонятен тот факт, что он прибил жертве маску к лицу. Что это?

— Я в целом согласен с Евгением, — сказал Барсуков. − Он, конечно, хладнокровный монстр, но я не думаю, что им двигал какой-то хищнический инстинкт или сексуальное влечение.

— Мы знаем, как он убил, но не знаем, почему, и можем понять его мотивы, только расшифровав тотемический аспект ритуала, который он устроил, — продолжал Евгений.

— Прочитав тома энциклопедий? — спросила Мария, раздраженная профессорским тоном своего коллеги.

— Чтобы поймать такого убийцу, недостаточно понять, как он мыслит, нужно еще выяснить, во что он верит… Вы глубоко изучили дело, Роман Игоревич.

— Благодарю.

— Каково значение этой ведьминой маски, печати, священной стихии, представленной разрушенным храмом?

Барсуков ощутил головокружительное чувство неизбежности. Он понимал, что коллеги находятся на переломном этапе; если они сделают еще один шаг, расследование поглотит их, как это произошло с ним; еще было время избежать этого, и эта тяжелая ответственность переполняла его.

— Вы действительно хотите идти дальше?

Оба кивнули, снедаемые любопытством.

— Очень хорошо, — произнес подполковник. Но я не хочу обсуждать это здесь. Регина запретила мне вносить это грязное дело в дом… Мы возьмем такси и уедем на некоторое расстояние отсюда. У меня есть место, где мы сможем поговорить об этом деле более спокойно.

Мария и Евгений обменялись недоуменными взглядами, но решили последовать за ним.

Глава двадцать седьмая

Из города все трое за сорок пять минут добрались на такси до Белогорска.

— Куда мы приехали… И дом номер тринадцать. Ты не мог найти более подходящего места, подполковник? — иронично сказала Райская, возле нескольких жилых домиков, построенных на скалистом склоне холма, окруженного колючими грушами и засохшим кустарником. Дома, изъеденные солнцем и временем, казались предоставленными сами себе. Даже в светлое время суток это место казалось призрачным.

— Считайте, это моя дача, — пояснил Барсуков, − прошу.

— О радость, о счастье, — негромко прокомментировала Мария, вызвав улыбку у Евгения, — наконец-то мы дошли.

Оказавшись в небольшом доме, коллеги Барсукова оказались в замешательстве. Стены были увешаны репродукциями всевозможных масок, фотографиями и увеличенными изображениями трупов, картами Крыма, изображениями курганов и других археологических памятников, портретами жертв, стоявших на коленях перед священными колодцами и пещерами; в одном углу на большом металлическом шкафчике лежали кипы папок и стопки старых газет. В дальнем конце комнаты стояла репродукция какого-то война в натуральную величину: рост манекена составлял около двух метров, и казалось, что он в любой момент может ожить. Наваленные повсюду документы делали атмосферу в этом замкнутом пространстве еще более гнетущей.

Когда Барсуков закрыл за ними дверь, Мария вздрогнула.

— Здесь только эта комната, мини-кухня и ванная. Это было что-то вроде гаража или