При этих словах Агата была готова услышать возмущённый гул, но все наоборот оживились, на лицах появился интерес.

Лагин, уловив это, явно обрадовался и скомандовал:

— Сейчас мы раздадим вам таблички, на которых вы напишете свои имена и которые должны будете повесить на шеи, чтобы все знали, как к кому обращаться. Причём не обязательно писать свои имена, можете представиться, как угодно. После этого начнём тренинг.

В зал побежали старшие девчонки и ребята. В руках у них были таблички, на которых они разноцветными маркерами стали писать имена участников тренинга. Когда к Агате подошёл один из них, которого она запомнила ещё по собеседованию, она негромко назвалась:

— Агата.

— Красивый псевдоним ты выбрала, — похвалил парень, подняв на неё глаза, — а почему именно такой?

— Это родители выбрали, когда меня называли, — улыбнулась Агата. Она привыкла к тому, что многих её редкое имя удивляло.

Парень внимательно посмотрел на неё и покачал головой:

— Потрясающее имя они тебе, Агата, дали. Захочешь — не забудешь. И придумывать ничего не надо. А меня Антоном зовут. Я из тринадцатого класса. Учусь на психолога. А ещё я помощник Романа Олеговича.

— Очень приятно, — тоже улыбнулась Агата.

— Если что, обращайся. Я здесь всех и каждого знаю и могу решить почти любую проблему.

— Спасибо. Надеюсь, не будет повода, — поблагодарила Агата.

— Тони! — крикнул кто-то от сцены. И Антон ещё раз мимолётно улыбнувшись Агате, убежал.

— Ну, что? У всех есть таблички? — перекрывая шум зала, крикнул, приставив ладони ко рту директор.

— У всех! — хором отозвался зал.

— Тогда готовьтесь изменить свои жизни! Мы начинаем!

В его голосе было столько уверенности и энергии, что Агата поверила: её жизнь и правда изменится. Уже начала меняться.

Витёк за друга опасался не зря. Никита знал за собой, что он мало к кому привязывается всерьёз, но если уж привязывается, то всей душой. При всей внешней лёгкости и контактности у него было мало друзей, но зато их он по-настоящему любил, берёг и был готов помогать им во всём и прощать многое. Очень многое.

Вот и Лика вскоре стала для него близким человеком. И напрасно опытный Витёк уговаривал оглядеться и не торопиться с выбором. На Новый год Никита сделал предложение. Неожиданно для него витающая в облаках Лика задумалась ненадолго и спросила:

— А где мы будем жить? Ведь квартира, насколько я понимаю, нам теперь не светит?

Никита вздохнул. Действительно, ещё недавно он знал, что рано или поздно у него будет пусть и однокомнатная, но зато своя квартира. Много лет сначала родители, а потом уже и сам Никита ухаживали за дальней родственницей его мамы. Старушка была одинока, при этом владела квартиркой в Москве. Конечно, не в центре, но и не совсем на окраине — в Чухлинке. Никита был уверен, что ни мама, ни отец, помогая Раисе Григорьевне и не думали о наследстве. Не такими они были людьми. Просто не смогли бросить сдающую на глазах родственницу, часто навещали её, покупали продукты, отец с Никитой делали ремонт, мама готовила разносолы и привозила заготовки на зиму. И однажды Раиса Григорьевна сама заговорила о том, чтобы оставить квартиру Никите.

Родители, конечно, обрадовались. Никита тогда ещё был подростком, прекрасно себя чувствовал, живя с мамой и папой, никуда от них переезжать не хотел и причину радости понял гораздо позже. А тогда в их отношении к Раисе Григорьевне ничего не изменилось: просто некуда было меняться, они и так заботились о ней и не бросали одну. А та иногда дарила маме какие-то старые вещи, торжественно называя их семейными реликвиями. Вскоре, правда, она обычно начинала по ним скучать и требовала срочно отдать их обратно. Мама, относившаяся к старческим чудачествам с пониманием, подарки с благодарностью брала и без обиды возвращала. Никита над кочевьем ненужных вещей то к ним, то в Чухлинку посмеивался, но Раису Григорьевну любил, частенько заезжал к ней после института, со стипендии обязательно покупал ей вафельные тортики и появившиеся в продаже польские рулеты, до которых его родственница была большой охотницей, и слушал её бесконечные воспоминания о прошлом и многочисленных родственниках.

В ноябре Раиса Григорьевна сломала шейку бедра. Старушка очень любила латиноамериканские сериалы и старалась не пропускать ни одной серии. Вот и в тот день она прилегла на диван, ожидая начала, и задремала. Проснулась уже в сумерках, в ужасе подскочила, понимая, что, скорее всего, проспала любимое зрелище, и не удержалась на ногах. Упала она неудачно, травма оказалась серьёзной. Примчавшийся по звонку Никита, успел застать «скорую», помог водителю спустить Раису Григорьевну с пятого этажа к машине, а потом они с родителями по очереди ежедневно навещали её в больнице.

Когда старушку выписали, выяснилось, что ей нужен постоянный уход. И тогда было решено нанять сиделку. Подработать охотно согласилась соседка их родственницы, молодая ещё бойкая женщина. Но, увы, через полтора месяца Раиса Григорьевна умерла. Вскоре стало известно, что квартиру она отписала своей сиделке.

Никита с мамой к воле покойной отнеслись с уважением и постарались поскорее забыть о не доставшемся наследстве. А вот отец страшно переживал. Ухаживал за родственницей жены он бескорыстно, но в последние месяцы та так часто говорила о том, что квартиру завещала Никите, что отец уже привык к этой мысли и крушение надежд стало для него потрясением.

Неожиданно болезненно восприняла происшедшее и Лика. Никита даже удивился, настолько он не привык к сильным эмоциям с её стороны. Обычно Лику мало что задевало настолько, чтобы вызвать выраженную реакцию. Ко многому она относилась то ли философски, то ли, выражаясь языком Витька, пофигистично. Никита в природе её не ярких, словно сглаженных, эмоций разобраться не мог и предпочитал думать, что она просто из тех бессребренников, кто далёк от материального. Это кажущееся или настоящее — он точно не знал — отсутствие корысти в ней его восхищало, особенно на фоне того, что творилось в стране, когда все или почти все пытались даже не заработать, а «урвать» побольше.

И вдруг Лика, узнав о решении Раисы Григорьевны, посмотрела на Никиту и заплакала. Он никогда не видел её плачущей и растерялся, принялся утешать, будто и правда случилось что-то страшное и непоправимое, бормоча:

— Ты что? Ты что, Ликуша? Ну, это же ерунда, никто же не умер. Ты что?

Лика плакала долго, взахлёб, а потом с трудом выдавила из себя:

— Просто мне… за тебя обидно… Ты же ей помогал, ухаживал…

— Да у меня полно родственников, которым я и мои родители так или иначе помогаем. Это же не значит, что теперь нам все должны квартиры завещать. Куда нам столько квартир?! Что мы с ними делать будем? — Никита попытался рассмешить Лику. Но та покачала головой:

— Квартир много не бывает… А она… она же обещала… Так не поступают… Это мошенница какая-то, а не сиделка… Зачем вы её наняли?! — голос у неё сорвался, и она снова разрыдалась. А Никита сказал: