– Ты куда?

– К секретному агенту! – и хлоп дверью. Только его и видели.

А тут как-то среди бела дня Алешка вдруг умылся с мылом, с треском почистил зубы и яростно причесался.

– Я в гости пошел, – объявил он. – К батюшке с матушкой. Чай пить. А ты не забудь арбузы полить. Если я задержусь, то до захода солнца укрой их пленкой.

– Что еще прикажете, сударь? Ванну вам приготовить? Сапоги почистить? Шпагу отполировать?

Алешка немного смутился, а потом виновато сказал:

– Не обижайся, Дим. Я тоже когда-нибудь что-нибудь поделаю. Хочешь, завтра яичницу сварю?

Я усмехнулся, обида прошла:

– Ты лучше мороженое пожарь.

Он рассмеялся и исчез.

Алешка уже не раз гостил у батюшки Леонида в доме. И ему там все очень нравилось. Особенно пироги, которые пекла молодая матушка попадья. И еще ему нравилось, что в горнице, кроме икон, было много книг. И не только старинных. Даже детективы стояли на полках. И было видно, что их читали. Отец Леонид даже сказал как-то, что в юности мечтал стать следователем по особо важным делам.

– А чего же вы в религию пошли? – спросил Алешка.

– Я понял, что со злом в человеке нужно бороться не только карой, но и милосердием. Словом Божиим, Верой Святой просветлять заблудшие темные души.

– А вот папа говорит, – упрямился Алешка, – что с преступниками надо расправляться сурово. Он говорит: чем меньше наказание, тем больше жуликов.

Отец Леонид всегда разговаривал с Алешкой как со взрослым. Только с едва заметной легкой улыбкой.

– Разная бывает вина, Алексий. Разная и кара. Но даже иной душегуб заслуживает снисхождения.

– Вот еще! – фыркнул Алешка.

– Даже в самой черной душе, Алексий, всегда найдется светлое пятнышко. Росточек добра. И наша задача из этого росточка…

– …Вырастить «древо познания добра и зла», – иронически подхватил Алешка, вспомнив школьные уроки религии.

Отец Леонид улыбнулся и похвалил его. Но Алешка не сдался.

– Папа нам рассказывал про одного такого… С росточком добра. Он очень кошечек любил. И жалел их. Целую квартиру бездомных кошек набрал.

– Вот видишь! – обрадовался отец Леонид и назидательно поднял палец. Но он еще не очень хорошо знал, с кем имеет дело.

– Ага! – Алешка азартно кивнул. – Этот дядька так любил своих кошечек, что возле банка грабил пенсии у старушек. Чтобы кошечек было на что кормить. Старушки потом голодали целый месяц, а кошечки обжирались свежей рыбкой! Я бы такого душегуба посадил бы в подвал и дохлыми кошками кормил!

– Уж больно ты грозен…

Так они и спорили – атеист и служитель церкви. Но никогда не ссорились. И в своих спорах иногда добирались до истины. А скорее всего – им просто спорить надоедало.

– Нашел икону, Алексий? – встретил Лешку отец Леонид грустной улыбкой.

– Найду, дядя Леня, – бодро пообещал Алешка, подкрадываясь к столу, на котором в глиняной миске, прикрытые расшитым полотенцем, грудились горячие пироги. – А вы в милиции были?

Отец Леонид развел руками.

– Тщетны их усилия. Прискорбно, прискорбно…

Матушка попадья, краснощекая и чернобровая красавица, внесла самовар, поставила на стол – в горнице чуть заметно запахло приятным дымком. Матушка сняла полотенце с миски, и в комнате запахло еще приятнее – жареными пирогами.

– Садитесь, мужички, – пригласила краснощекая матушка. – Леш, вот с этого края – с мясом, вон там – с вареньем, а эти простые – с капустой и яйцом. Ты какие больше любишь?

– Сначала с мясом, – дипломатично ответил Алешка.

Попадья улыбнулась и принесла еще одну миску – с горячими лепешками. Толстыми и румяными, как колобки.

…Когда Алешка перепробовал все виды пирогов и добрался до лепешек, попадья заметила мяукающим голосом кота Матроскина:

– Неправильно ты, дядя Леша, горячие лепешки ешь.

Алешка даже вздрогнул и обернулся, а отец Леонид рассмеялся:

– Она у меня артистка! Любым голосом разговаривает.

(Позже мы узнали, что матушка Ольга в самом деле училась на артистку, а потом встретила своего «батюшку», бросила училище, вышла за него замуж и уехала с ним в деревню. «Здесь чище», – как-то не очень понятно объясняла она.)

– А как надо правильно горячие лепешки есть? – спросил Алешка.

– А вот так! – Матушка разрезала лепешку вдоль, разложила ее на две половинки и одну из них щедро намазала маслом. Оно тут же стало таять и впитываться внутрь. Матушка опять сложила половинки и протянула Алешке: – Вот так! Кусай скорей, пока масло не потекло.

После пирогов и лепешек батюшка достал с полки большую папку и стал показывать Алешке все, что он накопил по истории чудотворной иконы. Прямо историк какой-то! Ученый!

Он рассказал Алешке, что эта икона считалась семейной у наших царей Романовых. Они перед ней молились во всех значительных событиях своей царской жизни: когда женились, когда венчались на царство, когда у них рождались наследники трона, когда уходили на войну.

– Эту икону в 1904 году украл из Казанского монастыря знаменитый церковный вор и разбойник Чайкин…

– Это вы уже говорили, – не очень вежливо напомнил Алешка. – А он вообще кто был?

– В своем роде, Алексий, это был замечательный человек. Талантливый.

– В своем роде? – хитренько улыбнулся Алешка.

– Да… Именно так. Чайкин был из простой крестьянской трудолюбивой семьи. Жил бы он себе и жил, пахал бы землю, сеял хлеб. Но вот бывает так – не лежали его крестьянские руки к сохе и косе, а тянулись к ножу и револьверу. И к чужому кошельку. Сначала он, еще мальчишкой, выходил грабить купцов темной ночью на большую дорогу, а потом освоил новую «специальность» – стал грабить церкви. Ведь в то время, Алексий, многие иконы были украшены золотыми окладами и драгоценными каменьями. Это был очень выгодный промысел. Чайкин скоро разбогател, накупил себе много костюмов и стал барином. Сам, без всяких учителей, изучил три иностранных языка, ездил, когда ему хотелось, за границу…

– И там тоже грабил? – по существу уточнил Алешка.

– Конечно, за тем и ездил. И никто его не мог уличить. Кто ж подумает на важного господина, что он по ночам взламывает двери в храмах, выламывает ценные иконы и обдирает с них дорогие украшения? К тому же Чайкин был великий артист. Когда было надо, он становился купцом, полицейским, священником. Одних паспортов у него было двадцать штук.

– Да, – сказал Алешка задумчиво. – Мог бы честно жить. Выступал бы где-нибудь на сцене.

– Часто бывает, Алексий, что добрый дар божий человек использует во зло.

– И за таких вы тоже молитесь?