Она положила кисточку на комод Лайл и, взяв себя за прядь рыжих волос, протянула руку от корней к кончикам, раз за разом, словно пыталась выбраться из комнаты по канату собственной шевелюры.

– Конечно, я вспоминаю, что там случилось. Или что могло случиться.

До смерти Линка они несколько раз позировали для фотографий в лесу. Эмберлин хранила один кадр на телефоне: они с Лайл на рассвете. Девушек почти не было видно на фоне леса. Нужно было приглядеться, чтобы увидеть две фигуры в черных вуалях, накинутых на оленьи рога, что Ноэми смастерила из веток и гипса. Смотря на фото, Эмберлин могла только догадываться, кто из них кто: лица были так размыты, что могли принадлежать кому угодно, а из-за рогов казалось, что обе девушки одинакового роста, хотя Эмберлин была сантиметров на пятнадцать выше. Ноэми запретила им двигаться и разговаривать друг с другом, и они то завывали, точно призраки, то тихо хихикали из-под рогов. Теперь, когда Эмберлин не различала их на фото, ей казалось очень странным, что одной из этих мрачных фигур была она сама.

– А жаль, – продолжила Эмберлин. – Весело тогда было.

– Если захочешь вернуться, – предложила Лайл. – Я бы пошла с тобой. Не обязательно фотографироваться. Можем просто сходить вдвоем, и ты как следует подумаешь, что чувствуешь насчет этого места.

– А что, хорошая мысль. – Она встретилась взглядами с Лайл. – Скажи, очень странно будет, если мы пойдем без Ноэми?

– Нет, – ответила та, но голос ее звучал неуверенно.

* * *

Лайл во время уроков постоянно рисовала на коже. Этим она слегка напоминала Эмберлин Линка, который целыми днями красил ногти фломастером. Однако Линк делал это от нервов, а Лайл проявляла больше терпения. Она была в продвинутых классах почти по всем предметам, поэтому Эмберлин могла наблюдать за ней только во время испанского, на который они ходили вместе. В прошлую пятницу Лайл черными чернилами написала L♥VE на пальцах левой руки. Символы еще виднелись, посеревшие и размытые настолько, что сердце на среднем пальце больше напоминало слезинку.

Эмберлин зашла в лес бок о бок с подругой. Под ногами шелестела листва цветов заката. Эмберлин знала, что Лайл предпочитает большие наушники (она вечно носила их вокруг шеи), сегодня Лайл перешла на наушники-капли, чтобы они могли слушать музыку одновременно. В основном Лайл слушала музыку, которую написали задолго до ее рождения. Прямо сейчас в правом ухе Лайл и левом ухе Эмберлин играла Love → Building on Fire. Они шагали в ногу, и шнур между ними ни разу не натянулся. Заходящее солнце отражалось на синем атласе дешевого платья Эмберлин, словно оно было из воды. Тихий, спокойный цвет, но такой поразительный на фоне теплых тонов осени и заката.

– Тебе очень идет синий, – сказала Лайл.

Эмберлин подняла взгляд и увидела, что Лайл смотрит на ее лиф. Внезапно Эмберлин отчетливо почувствовала, что живет в теле, и приобняла себя за пояс одной рукой, положив пальцы вдоль ребер. Ее голый локоть коснулся мягкого изгиба руки Лайл, и остальное тело Эмберлин перестало существовать.

Она не знала, чего ждать от этого возвращения в лес.

Та же лужа, что и пять месяцев назад, пряди золотисто-рыжих волос Линка плавают на поверхности… Линии огненной листвы очерчивают положение, в котором он умер, уткнувшись в землю лицом.

Раньше Эмберлин любила проводить время среди деревьев в компании Лайл и Ноэми. С Лайл вдвоем они еще сюда не приходили. Что с ней было не так, раз она была рада снова оказаться здесь? Почему радовалась обществу Лайл? Разве ей не полагалось думать про Линка? Ее мысли заплутали в лабиринте образов. Она бы могла взять Лайл за руку. Эмберлин вызвала в памяти синие потрескавшиеся губы Линка. Буквы на коже Лайл. Линк стал горсткой пыли на каминной полке. Мир пылал осенними красками. Мир тонул в океане глубиной в десять сантиметров.

Лайл остановилась и вынула наушник.

– Не уверена, куда теперь, – сказала она, оглядываясь в поисках знаков, которых, как знала Эмберлин, не существовало.

Конечно, не осталось ничего, что указывало бы на место смерти Линка. Может, и хорошо, что лес казался нетронутым, таким же, как на фотографиях Ноэми. А что они, собственно, искали? Выросший из ниоткуда могильный камень? Линк не оставил никакого следа в лесу. Деревья поглотили память о нем.

– Не волнуйся, – сказала Эмберлин. – Я и не думала, что мы найдем то самое место, где… Место Линка. Я рада, что мы пришли. Наверное, это и к лучшему, что мы не знаем, под каким именно деревом его нашли. Так лес останется чем-то большим, чем просто местом, где он умер.

– Правда? – Лайл с неуверенным выражением на лице кивнула, словно обнадеживая себя. – Ну хорошо. Я просто думала… может, мы найдем воду, ну, или что-то в этом духе. Что-то, что даст тебе какие-то ответы. Когда я приходила сюда раньше, я увидела кое-что, что может тебе помочь. Но я не знаю это место так хорошо, как Ноэми. Если тебе понравилось просто бродить, я рада. Жаль, что не могу больше ничем помочь.

Лайл что, надеялась разгадать загадку, которая не под силу даже полиции? Найти дыру в земле, в которой полгода назад плескалась вода? Пусть ее надежды были наивными, Эмберлин улыбнулась: как мило со стороны Лайл попытаться ей помочь, как-то ее утешить. Ее глаза искали что-то, что принесет Эмберлин покой, ее ноги пытались пройти по прежним следам… Представив, как Лайл стоит на этом самом месте, думая о ней, переживая о ней, пытаясь найти выход, Эмберлин лишилась силы воли. Ей захотелось обнять хрупкую подругу и прижать к себе так крепко, чтобы между ними ничто, ничто не смогло встать. У нее в кулаке заиграла другая песня: теперь из наушника, сквозь мышцы и кости, доносилось Please, please, please.

А потом поверх музыки раздался голос Ноэми.

– Что вы тут делаете?

Ее присутствие удивило Эмберлин, но она не беспокоилась, пока не увидела Лайл. Та застыла, словно ее застукали за поеданием конфет перед ужином. Ноэми с Джонасом тоже были в костюмах. Ноэми стала зубной феей из кошмаров: вся усыпанная блестками, залитая искусственной кровью и с кусками эмали, торчащей из уголков рта. На Джонасе была обычная одежда и ободок с кошачьими ушами, который он у кого-то одолжил. Он был расслаблен, голова слегка наклонена, руки в карманах джинсов. Казалось, новоприбывшие его совсем не потревожили.

– Я хотела показать Эмберлин то, что ты показала мне, – сказала Лайл.

Она сложила руки домиком и нервно перебирала пальцами.

– А что здесь делает Джонас?

«То, что ты показала мне». Это звучало куда более определенно, чем «мы найдем воду… ну, или что-то в этом духе». Похоже, она надеялась привести Эмберлин в какое-то конкретное место; обычно Лайл говорила куда более прямо.

– Ну хорошо, – сказала Ноэми. – Тогда пойдем вместе, что ли.

На ней было пастельное платье, как у балерины. Полупрозрачную юбку в пятнах крови она искусно разорвала, и теперь Ноэми скручивала один из лохмотьев раскрашенными в синий пальцами. Она не злилась – она нервничала.