— Не плачь, я прошу тебя, — пробормотал Гена все тем же сдавленным охрипшим голосом, но вновь не повернул к ней лица. — Это было мерзко, я знаю… Я ничего не мог с собой поделать… Я все исправлю, вот увидишь. Ты будешь самой счастливой женщиной, Соня!

Соня перестала его слушать. Какой прок от его извинений, когда того, что им совершено, уже не исправить. Ее сейчас волновало другое: как ей жить со всем этим?!

Что она станет делать со своим открытием? Куда денет эту коробку? Ведь если от нее избавился Генка, значит, на то были какие-то объективные причины. Странно, что он до сего времени так и не спросил ее об этом. А ведь должен был бы. Вот ведь угораздило так угораздило… Надо же было так вляпаться!

Соня вытащила из-под Генкиных ног свои джинсы, вывернула их, вытряхивая прямо на пол колготки с трусиками, и тут же принялась лихорадочно одеваться. Нужно убраться отсюда как можно скорее. Пока он еще лежит не шевелясь и безмолвствуя, вот так: отвернувшись от нее. Пока не смотрит ей в глаза и не ищет в них оправдания и еще чего-то такого, что смягчило бы степень его вины. Его вина бесспорна. Он не должен был… Не имел права так поступать с ней… Она же этого не хотела. Она хотела совсем другого, чего-то красивого, благородного и неповторимого. А что теперь… Что теперь с ней будет?!

Соня оделась и, перешагнув через него, застыла перед зеркалом. В нем отражались противоположная стена, очень удачно выкрашенная краской цвета слоновой кости с панно из мелких морских камушков и ракушек, и ее лицо в нимбе из растрепанных волос. Странное дело, но Соня не нашла себя до ужаса бледной, вид ее совершенно не внушал опасений на предмет ее скорой безвременной кончины. Схватив с полки щетку для волос, она расчесала волосы, убрала их в хвост, тут же натянула шапку на самые брови. Оставалось надеть куртку и уйти. Но на куртке лежал этот… несносный человек. Лежал, бесстыдно выставив на ее обозрение голые ягодицы, спину, ноги, и при этом, кажется, совершенно не стеснялся собственной наготы. Не понимая, зачем она это делает, Соня зло пнула его ногой в бок и процедила сквозь зубы:

— Отдай куртку!

Он вздрогнул всем телом, но вряд ли от ее пинка, скорее от неожиданности. Перевернулся на спину, чем заставил ее задохнуться от возмущения и поднять мгновенно зардевшееся лицо к потолку. Затем одним рывком поднялся на ноги и уже через минуту втискивал ее непослушные руки в рукава.

— Я провожу тебя, — пробормотал Гена, встряхнув свои брюки и надевая их прямо на голое тело.

— Извращенец! — зло процедила Соня и направилась к двери. — Не нужно меня провожать!

Он никак не отреагировал на оскорбление и не сделал попытки ее остановить, и менее чем через минуту она поняла — почему. Дверь была заперта. Заперта на ключ. И когда он только успел это сделать, если, не успев переступить порога, тут же набросился на нее с одержимостью зверя?

— Открой немедленно! — повысила Соня голос. — Или я закричу!

— Кричать поздно, милая, — он со странным смущением посмотрел на нее, мгновенно охватив взглядом всю ее — от ботинок до шапки. — Ты же не кричала раньше. Я не мог представить… Прости… Ты не остановила меня… вовремя, а у меня не хватило сил на это, прости…

— Я не нуждаюсь в твоих извинениях, понял?! Мне плевать на то, что ты себе мог, а чего не мог представить! Я хочу уйти отсюда! Открой немедленно!

Гена, к тому времени успевший почти полностью одеться, виновато опустил голову и, сунув руки в карманы брюк, благоразумно помалкивал. Потом вдруг, в тот самый момент, когда ее истерические возгласы достигли предела, он кивнул подбородком куда-то в угол и удивленно спросил:

— А это что?

— Что?! — Соня, опаленная гневом, даже не сразу поняла, о чем он ее спрашивает. Потом, проследив за его кивком, ехидно заметила: — Об этом уместнее спросить у тебя. Гад… Гад, карманник, извращенец, вор, наркоман!

— Ух ты, как много ярлыков, Сонька, — пробормотал он изумленно и, слегка прихрамывая, прошел в угол, поднял бумагу, развернул ее и прочел верхнюю строчку отчета. — Как это здесь оказалось, Соня? Ты что, берешь работу на дом?

— Ну, ты!.. Ты вообще!.. — Она даже не сообразила, что сказать ему, а потом вдруг нашлась. Подлетела к нему и дважды наотмашь ударила его по лицу, приговаривая при этом: — Это тебе за обман, а это за меня…

Потом, не встретив с его стороны никакого сопротивления, она еще дважды повторила пощечины, чередуя их с обвинениями. И снова он принял это с удивившим ее смирением.

— Открой дверь немедленно! Или я… Или я выброшусь из окна!

С пылающим от пощечин лицом, он отпер ей дверь ключом, извлеченным из кармана. Молча выпустил Соню из квартиры и, так же не вымолвив ни слова, захлопнул за ней дверь.

Сквозь ватное покрывало уползающего сна ему слышался водопад, неистово ревущий и бьющийся о скользкие скалы. Он все хотел приглушить этот отчаянный рев, что-то сделать, чтобы звук этот стал мягче и не так ощутимо бил бы по мозгам. Он зарывался в одеяло, прятал голову под подушку, но помогало мало. Неистовство водопада сравнимо было с ревом горнил преисподней.

Кирилл громко застонал, перевернулся на спину и едва не свалился с кровати. Остатки сна улетучились, уступив место омерзительной тошноте, тут же поднявшейся из желудка. Он встал, обмотался простыней и пошел на звук ревущей воды. Звук, оказывается, ему вовсе не приснился. Он существовал на самом деле, а не в его грезах. Он существовал, а вместе с ним существовала и огромная грудастая деваха, которая сидела сейчас на самом краю ванны и сосредоточенно терла пемзой свои пятки. Вода при этом полным напором била о самое дно ванны, издавая жуткий звук, от которого ему с каждой минутой становилось все хуже и хуже.

— Ты кто? — решил уточнить Кирилл, прежде чем гнать девку прочь.

— Здрассте, пожалуйста! — фыркнула барышня, колыхнула огромными, словно дыни, грудями и заржала в полный голос: — Ты что же, ничего не помнишь?!

Страшно было признаваться в этом самому себе, но он и на самом деле ничего не помнил. Ни того, как провел вчерашний вечер, решив утолить голод плоти. Ни того, как заволок эту девку к себе в квартиру. Ни того, от чего он так мерзко себя сейчас чувствует.

— Ты кто вообще такая? — Кирилл перегнулся через ее полный бок и решительно перекрыл воду. — Вылезай, поговорим…

Он прошел на кухню, налил чайник и с силой опустил его на подставку. Щелкнул кнопкой и уставился в окно. Там было темно. Стрелки настенных часов показывали без пятнадцати шесть. Утра или вечера? Вот угораздило так напиться! Помнил, что поехал в ресторан. Что-то ел, пил исключительно коньяк. Потом танцевал с какой-то размалеванной шлюхой. Но это была совершенно другая женщина, а не та, что оттирала сейчас пятки в его ванной. Вот маразм!

Чайник закипел, Кирилл швырнул себе в чашку сразу два пакетика «Липтона» и залил крутым кипятком. Сейчас сто граммов водки не были бы лишними, но от этого придется воздержаться. Для начала требуется восстановить хронологию событий вчерашнего вечера, а затем…