— Ярослав? Ты, что ли? — подслеповато щурясь, спросил он. — Женился опять?

Опять? Да пофиг.

— Мужчина, вы ему не верьте. Он меня похитил, принуждает спать с ним, волочет в какую-то глушь, — торопливо сдала я гризли. — Милицию вызывайте, тут уголовщина твори…

Широкая ладонь легла мне на рот, затыкая.

— А? — то ли не понял, то ли не расслышал дед.

— Юмористка она у меня. Озабоченный я, говорит. А как тут не будешь, она ж у меня — огонь! — не обращая внимания на мои усилия тяпнуть его посильнее, психованный сосед поволок меня к машине, притиснув к своему боку.

— А, ну так это дело понятное, — заключил нам в спины мужик, не уточняя, что же он счел понятным.

Мы с гризли устроили еще один раунд проигрышной для меня борьбы в момент водворения в салон. Я из-за этого стукнулась макушкой и бедром, он обзавелся новым укусом, на этот раз в щеку. На том и поехали дальше. Сопящие, возбужденные и неудовлетворенные. И еще голодные. Что, впрочем, не помешало мне вырубиться минут через пятнадцать.

Хотел я растолкать Роксану и заставить все же сначала поесть. Что-то мне подсказывало, что голодовка не скажется положительно на ее и без того не ангельском поведении. Очевидно, этим чем-то был подпекающий след укуса на моей физиономии. Но она так быстро вырубилась, прилипнув щекой к стеклу в двери, что трогать не стал. Просто притормозил и аккуратненько, чтобы не активировать опять эту осколочную живую мину, подсунул ей под голову одну из своих свернутых футболок из сумки. Скоро начнется трясучая гравийка, головой биться на такой об стекло приятного мало. А так поспит, до места хоть спокойно доедем, как раз меньше дорогу запомнит. Я, конечно, сильно сомневаюсь, что городская девочка ломанет от меня через лес несколько десятков километров, но с ее характером бешеным ожидать можно чего угодно.

Вон как в магазине на Катьку ее аж бомбануло. Ясное дело, что с моей стороны глупо испытывать намек на удовлетворение от той некрасивой сцены. Обольщаться, что в погремушке внезапно проснулась ревность собственницы, не стоит. Это было как раз проявление ее обычной стервозности вкупе с той самой, вроде невозможной для такого еще, по сути, юного и, безусловно, эгоцентричного, как она, существа, безошибочной интуицией на всякие неприглядные вещи. Ведь мы с Катькой действительно переспали. Всего раз, нетрезвыми, как раз год назад. Меня на свадьбу к Малеевым зазвали, заметив, что приехал в родные места. Вот там мы и пересеклись. Черт знает, как получилось. Вроде только вышли по домам на темную ночную улицу, и вот уже лежу я, пялюсь в брусья на потолке сарая, и она хватает воздух рядом с задранной юбкой. Даже что и как было, толком не вспомнить, херня какая-то вышла. Короче, я после извинился, реально стыдно стало перед Колькой, ее мужем, и перед самой женщиной. Как воспользовался, что навеселе. Разошлись, решив, что типа ничего и не было. Но я не слепой. И как бы перед злючкой крашеной ни делал морду кирпичом, а засек тот самый похотливый блеск в глазах Катьки, которым и ткнула ее Роксана. Вот и реши теперь, что будет правильнее: признать, что погремушка все верно просекла, или и дальше идти в несознанку.

Шреку надоела долгая дорога, как только началась тряска, и он стал громко басовито мяукать. Что, однако, довольно долго не прерывало сон Роксаны. Устала так или просто всегда спит столь крепко и безмятежно? Губы приоткрыты, щеки порозовели, длиннющие ресницы подрагивают, лоб вон забавно морщит и сопит почти умильно. Во сне — ну чисто куколка нежная, если еще весь этот пирсинг и цвет волос не замечать. А как проснется — кукла сразу уже бесноватая. А мне, зараза, хоть так, хоть эдак — без разницы почти. И так встает, подмывает остановиться, повыкидывать вещи с заднего сиденья, уложить ее туда и разбудить, вылизывая между ног. Я ее там еще не попробовал, и от предвкушения во рту сохло, возил, как дурак, языком по зубам. А когда она бодрствующая фурия, так и вовсе свет туши. Ширинку рвет, чуть не до крика. Мозги отключаются на раз. Не было бы светло еще, ей-богу, отодрал бы у того забора. До сих пор от одного воспоминания о ней, распластанной подо мной, в паху узлами все вязало.

— Этот бл*дский кот как-нибудь выключается? Или хоть громкость убавляется у него?

Ага, вот и погремушка вернулась из мира грез. Сразу злая, щека помята, смотрит хмуро. Говорю же — демонова кукла.

— Он устал.

— От нелегкой жизни с таким долбанутым хозяином?

— А ты никогда приветливостью не страдаешь, да?

— С какой стати? Приветливым стоит быть только с тем, кого правда рад видеть. Иначе это лицемерие! — Она сладко потянулась, выгибаясь кошкой на сиденье. Грудь натянула майку, соски обозначились сквозь ткань, как и мой неугомонный рядом с ней хрен.

— А как насчет элементарной вежливости, принятой в обществе?

— Спросил представитель семейства медвежьих, который вместо приветствия при первой встрече пнул меня в бок, при второй — обзывал шалавой и зажимал у стенки, даже имени не спросив, при третьей — трахнул без всякого «здрасти», а при четвертой…

— Мы приехали! — прервал я ее с улыбкой.

Вот по уму мне нужно бы стыд испытывать за то, что все у нас так вот, не по-человечески, но его не было. Гадкая погремушка с момента своего появления не просто оживила меня, а термоядерную реакцию запустила из эмоций. Гнев, похоть лютая, любопытство, ревность, необходимость присвоить, пожалеть, забив на укусы и колючки.

— И ты всерьез думаешь, что я останусь в этой корявой землянке? — насмешливо скривилась Роксана, глядя на дедовскую охотничью избушку и не думая открывать дверь в машине.

На самом деле дом был хоть и небольшим, но крепким, из толстенных бревен и с непротекающей крышей. Зачем я притащил ее сюда? Да затем, что хотел вырвать ее из всего обыденного, где она та, кем привыкла притворяться для всех. Я хочу увидеть ее другой. Я ее хочу. Хочу так, что аж внезапно бесит делиться ею со всем, что было у нее раньше. Ведь, впершись беспардонно в мою жизнь, она только и делает, что мозг мне взрывает. Как тут не ответить полной взаимностью.

— Есть еще и баня, — кивнул я на строение чуть поодаль. — Но наши предки, например, были уверены, что после полуночи туда лучше не соваться. Нечисть там тогда хозяйничает.

— Зоолог-любитель, еще и знаток фольклора тут у нас, — закатила она глаза. — Разносторонняя личность прям ты.

— Впечатляю потихоньку?

— А, то есть ты этим, оказывается, занимался? Креативненький такой подход — запихнуть в тачку и в чащу завезти. Романтика, чё.

— Типа тебя можно конфетами-букетами-ресторанами-киношками впечатлить.

— Хочешь реально сразить меня наповал — разворачивай тачку, вези домой, верни сигареты и свали в неизвестном направлении.

Как же меня за нервы дергает этими ее фырканьями, закатываниями глаз, уколами языком ядовитым. Каждое слово, сам тон и звук голоса как жесткое рукопожатие этой заразы моему члену. Я хотел вернуться еще утром и продолжать распинать ее в постели, пока не сдох бы к чертям. Я полез за ней на гребаную крышу, да я уже, похоже, за этой погремушкой крашеной и в пекло бы полез. Я терпел всю дорогу, чувствуя себя каким-то малолетним озабоченным дрочером, у которого встает от любого чиха. Я чуть не сдох от вожделения у того забора. Я заслужил чертову награду за то, что еще частично вменяем. Вылез из салона и обошел машину, открыв ее дверь.