— Ты на самом деле этого не хочешь.

— Да неужели? — зыркнула она на меня снизу вверх. Почти так, как в первый раз. Это финиш, реально.

— Домой и покурить, может, и хочешь действительно, а вот чтобы я свалил — нет. — Я опустился на корточки, схватил ее за лодыжки, разворачивая к себе. Естественно, сразу почти схлопотал пяткой в лицо, если бы не реакция. — Потому что ты хочешь опять подо мной для начала побывать, погремушка. Скажешь нет? Или ты практикуешь тотальную честность только в отношении других?

— Я практикую посылать на х*й всех, кто мнит себя крутым знатоком моих желаний, — снова взбрыкнула она, но я, не церемонясь, сдвинул ее еще на себя, а потом резко перевернул задницей кверху, пристраивая коленями на край пассажирского сиденья. Идеально, сука, почти, только тряпки лишние.

В голове гулко грохотало, как в опустевшем ведре, нужно было в нее уже край. Залез в салон, заключая ее собой, как в клетку, сунул одну ладонь под футболку, отпихивая со своего пути лифчик и не давая рвануться вперед. Второй дернул пуговицу с молнией на джинсах, нагло впихивая загребущую лапу внутрь, обхватывая лобок, не в состоянии сдержать протяжного шипения. Горячая. Какая же охерительно горячая и намокающая прямо на моих бесцеремонных пальцах, хотя сама матерится, выгибается, как лошадь брыкливая, локтями в бока мне тычет. Проскользнул двумя пальцами между складками, совсем уж зверея от дикой смеси мягкости податливой и конвульсивных сжатий ее внутренних мышц. Словно затягивает, облизывает, умоляет дать больше. Руку вытащить — как пытка, но так мне в нее никогда не попасть. Потрусь еще немного, и так приплыву.

— Что я говорил по поводу ругательств? — прохрипел, сдергивая ее штаны до колен и тут же освобождая и себя.

— Пошел ты!

Член, как под током, дергался между ее бедрами, смачно шлепаясь о кожу. Нависать так над ней, в тесноте салона, еще и сдерживая от возможного сопротивления неудобно неимоверно, да только нам уже не постичь самого понятия удобство. Когда в огне горишь, оно просто перестает существовать.

— Скажешь «нет» — остановлюсь, — чуть не подавился словами.

— Нет! — рявкнула погремушка и, сунув руку вниз, направила меня в себя, одновременно насаживаясь с силой.

Уперся ладонями куда придется, загонял ей по самый корень, встречаемый на каждом толчке на полпути. В башке бомбило — ад какой-то сладости запредельной. Тело горит, его нет, не мое, оно ее, в ней все, до последнего нервного окончания в этой жаре и тесноте, во влажном скольжении, в стонах, шлепках. Влился в ее оргазм, как в свой собственный, она стискивает, как в кулаке, я проливаюсь для нее. Она содрогнется, и по мне волна, аж чуть не швыряет всего. Она выдыхает облегченно, отпуская последнее напряжение, и у меня в легких пусто. Она обмякла, и мои колени будто кто подрубил. Упал на них, уставившись бесстыжим полузрячим взглядом на ее бедра еще подрагивающие, на ягодицы, все в красных следах от моих лап, на еще приоткрытые губы естества в блеске ее смазки и моей спермы. Картины пошлее и не придумаешь, а я пялюсь и понимаю четко, как никогда в жизни, что ради того, чтобы видеть ее, вот эту погремушку гадскую, мною затраханную, изо дня в день, я костьми лягу. Ты под меня попала с концами, кусачка ядовитая. Хоть насмерть теперь сражайся — не отпущу.

— Хреновасто что-то у тебя с воспитательными мерами, гризли, — сипло пробормотала Роксана, уткнувшись лицом в изгиб своего же локтя, и крутнула задницей, отчего струйка семени потекла вниз по ее ноге. — Так ты меня ругаться не отучишь. И, блин, убери за собой, скотина!

— Может, и не научу. — Я, кривясь, поднялся, с сожалением расставаясь со своим новым любимым видом. — Но сам процесс…

Яр, громко вздохнув, открыл бардачок у моего бока и достал пачку салфеток, но сразу вытирать не стал. Принялся возить пальцами по своей сперме, будто вместо чистоты намеревался еще больше уделать, сопя при этом, как паровоз.

— Прекрати! — брыкнула я ногой не глядя. — Противно же!

— Кому противно, а кому и видок — умереть не встать, — пробубнил он, и тут мне почти в ухо прилетело требовательное «Мяф!».

Я аж дернулась, вспоминая о существовании кота.

— Фу, заткнись извращуга вуайеристическая! — вызверилась на кота.

— Он не специально, у него выхода не было.

Закончив вытирать меня наконец, гризли взялся аккуратно, будто на хрустальную, натягивать обратно белье, но я пихнула его задом и выбралась из салона, приводя себя в порядок сама. Ноги еще дрожали. Оглядевшись, нашла какое-то полено, или как его бишь — пенек, и умостилась на него, морщась от чрезмерной чувствительности между ног. Сосед-киднеппер вытащил первым делом переноску с котярой и, поставив ее на траву, открыл. Страхолюдина лохматая выперся наружу, мотая бешено хвостом, уставился единственным зрячим глазом и целенаправленно пошел на меня. Остановился прямо напротив, продолжая играть в свои гляделки.

— Чего тебе надо, чучело? — спросила я. — Отваливай, я всех, у кого больше двух ног, на дух не переношу!

— Шрек, не принимай на свой счет, она и двуногих в основной массе не жалует, — сумничал гризли, доставая барахло из тачки. — Суровая девочка у нас погремушка, а вот почему — нам с тобой еще только предстоит узнать.

Котожуть продолжил на меня пялиться, и я ткнула в него пальцем.

— Пошел на… ай! — Он взял и полоснул меня по руке когтями-крючьями. — Ах ты ублюдок!

Я, зажав пострадавшее место, вскочила, собираясь пнуть поганца, но он отвесил мне лапой еще и по ноге — благо в джинсах— а мигом очутившийся сзади Яр схватил поперек талии, удерживая от преследования.

— Не стоит, Роксана. Вряд ли ты выйдешь из этого боя победительницей, — сказал мне на ухо, трясясь за моей спиной от сдерживаемого смеха.

— Это всего лишь кот, мать его!

— Это всего лишь мой Шрек.

— То есть мы… я должна ему просто спустить это хамство? Охренел совсем?

— Он не хамил. Ты первая начала.

— Ты это сейчас серьезно?

— Вполне. Как насчет с ним подружиться? Ты ему вообще-то изначально понравилась.

— Способ демонстрировать симпатию у него у*бищный!

— Вот тут, как говорится, чья бы мычала. Не хочешь мне помочь с вещами?

— Пф-ф, еще чего! Где это видано, чтобы жертва похищения своему захватчику вещи таскать помогала. Сам вон бугай здоровый, справишься.

Я села обратно, но было твердо, и тогда просто вытянулась на траве, щурясь от лучей заходящего, но еще теплого солнышка. Отпуск, говоришь? Ну-ну, пусть будет отпуск. До завтра.

— Не стоит так лежать, Роксана. Тут клещей и муравьев полно. — Гризли возник прямо надо мной с аптечкой в руках.

Я мгновенно взвилась и закрутилась, ругаясь и отряхивая одежду. Сразу появилось мерзкое ощущение, что какая-то насекомая гнусь уже забралась, куда не просили. Не долго думая, сдернула через голову футболку, потрясла ею, потерла себе спину, как полотенцем.