— Потому что он — клеветник со стажем. Он мог кого-то подговорить, как сделал это в случае с доносом на профессора Лежнёва.

— Помилуйте, не слушайте его пустых измышлений! — задохнулся от возмущения Ордынский и вмиг состроил честнейшее лицо — оно у него было на удивление подвижно и с легкостью могло предоставить любое необходимое выражение. — Напротив, я испытываю к Ариночке самые нежные чувства. Я всего лишь настаивал на том, чтобы она вернулась ко мне, вспомнила о супружеском долге, чего я, несомненно, вправе требовать от нее на законных основаниях. Мы с Ариночкой слегка повздорили, как вдруг врывается этот человек и грубейшим образом вмешивается в наши семейные отношения.

— Ишь ты, чешет как по писаному, — усмехнулся Смуров. — Это он сейчас так велеречив. Слышали бы вы, какие потоки ругани он изрыгал. Я с самого начала за ним следил, с того момента, как он поступил в госпиталь. Ариадну он встретить явно не ожидал, а когда встретил, то решил воспользоваться обстоятельствами.

— Вот видите, видите, — торжествующе закудахтал Ордынский, — вы же сами себе противоречите! Раз я не знал о присутствии здесь Ариадны, следовательно, не мог написать донос.

Алексей в продолжение этого разговора все больше твердел лицом, а упоминание о «супружеском долге» заставило его сжать кулаки.

— Послушай ты, супруг, — сказал он, приближаясь к Ордынскому, который тотчас изобразил почтительное ожидание. — Ариадна тебе больше не жена, заруби у себя на носу! Ты, мерзавец, сегодня же уберешься отсюда, и чтобы духу твоего больше не было ни в госпитале, ни в окрестностях!

Ордынского будто подменили: он затрясся от злобы; его хорошо поставленный голос поднялся до визга:

— Так вы все заодно! А еще офицеры, защитнички, ха-ха! В гробу мы видали таких вояк, да, да, вы всех загоните в гроб, всю страну! Вы не воюете, а совращаете чужих жен, умудряетесь развратничать на фронте, а люди из-за вас гибнут с голоду! Да и воевать-то не умеете, сгноили целый город, отдали на поругание нашу великую родину!

— Замолчи, тыловая крыса! — наскочила на него Ариадна. Сейчас она больше походила на разгневанную Немезиду. — Сам-то пакостно затаился, выжидаешь — кто кого? Броню себе выхлопотал, теперь в эвакуацию едешь!

— Прочь от меня, распутница! Долой с глаз моих! — голосом трагика возопил Ордынский. — Как горько я ошибся! Подумать только, с кем я связал свою судьбу!

Ответом ему послужила звонкая пощечина от руки Ариадны. Светский лоск окончательно слетел с зарвавшегося комедианта.

— Стерва! Думаешь, я дам тебе развод? Чтобы ты спокойно развлекалась? Не бывать тому! — безобразно заорал он, брызгая слюной. — Грязная шлюха! Небось нашла себе жеребца! А может, сразу троих? — Тут он охнул и сложился пополам, получив сокрушительный удар в живот — на сей раз Вазген не проявил должной выдержки.

— Помогите, убивают, — просипел Ордынский и рухнул на пол.

Ариадна спрятала лицо на груди у Алексея.

— Ох, пожалуйста, прекратите! — с горестной растерянностью вмешалась Настя. — Он отвратителен, но нельзя же втроем на одного.

Смуров посмотрел на нее и признал, что они, пожалуй, перегнули палку, но волноваться Насте не стоит, сейчас Ордынского отнесут в палату, врачи о нем позаботятся. Вазген подтвердил, что ударил совсем легонько, вон притворщик уже шевелится, он же актеришка паршивый, как только лишится зрителей, сразу оправится.

Настя сделала несколько шагов по направлению к упавшему человеку.

— Надо избавиться от него, — тихо сказал Смуров Вазгену.

— Кирилл, оставь свои замашки. Алеше это не понравится.

— Ладно, забудь. Я тебе ничего не говорил.

Знакомство Насти и Ариадны прошло не совсем так, как Алексей предполагал. Настя забыла свою робость перед строгой докторшей, сразу же обняла Ариадну и поцеловала, дивясь ее красоте.

— Я еще мало вас знаю, но уже люблю всем сердцем, — сказала она. — Искренне надеюсь заслужить вашу дружбу.

Ариадна в свою очередь пристально в нее вглядывалась и вела себя довольно скованно. Причину этой скованности Алексей выяснил, когда им удалось на несколько минут остаться наедине.

— В чем дело, радость моя? Неужели Настя тебе не понравилась? — спросил он.

— Слишком понравилась, — глядя в сторону, отвечала та. — Я ревную тебя, Алеша. Она чересчур хороша. Я в состоянии оценить притягательность женщины для мужчины. Вазген ее обожает; я вижу, как на нее смотрит Кирилл. Не могу поверить, чтобы такая девушка могла оставить тебя равнодушным.

— Глупышка, Настя мне как сестра. Я не могу относиться к ней по-другому, потому что она жена моего лучшего друга. Да, она чудесная девушка. Настя — тихая гавань, лазурный берег, чарующий летний бриз; ты же, счастье мое, — неистовый ветер, грозовой шторм, огненная буря, я воспламеняюсь при одном взгляде на тебя, и это мне по душе. Не обижай Настю, у тебя нет причин ревновать.

— Я постараюсь. Ах, Алеша, наверное, я злая и вздорная, я так мучаюсь, я ревную тебя ко всем и вся: к женщинам, к друзьям, к морю, к кораблю, к твоим мыслям, где мне нет места. Должно быть, я как-то ненормально люблю тебя.

— А разве бывает нормально? Я тоже люблю тебя совершенно ненормально.

2008 год

Я все еще нахожусь на берегу озера с Вересовым, Арояном и Ариадной. Состояние мое похоже на то, когда хочешь проснуться — и не можешь. Мне тяжело; мучительное беспокойство заставляет замирать сердце. Что-то зловещее угадывается вдали, за грядой белоснежных облаков, кочующих по знакомой, совсем как в Питере, яркой синеве неба. Тревога растет, теперь меня уже буквально мутит от страха, хочется заслониться руками от горизонта, стереть этот задний план, как остатки дурного сна.

Чья-то рука появляется у меня перед глазами, вторгается в мое отсутствующее сознание; из-за плеча Даниила одним движением выхватывает у него бумажник вместе с фотографией.

Я поднимаю голову и вижу Женю. Он прячет старый снимок в нагрудный карман. Бумажник швыряет на стол перед Данькой.

Видимо, Женя чувствует, что я не в себе, берет меня за плечи и с беспокойством смотрит в лицо:

— Катя, что с тобой? Тебе нехорошо?

— Мне страшно. Мне страшно… — шепчу в ответ сухими бумажными губами.

Как хорошо спрятаться на груди у сильного мужчины, словно он один и может защитить от всех бед.

Тут вскакивает Даниил — только опомнился, не знает, судя по растерянному виду, как себя вести, тоже не дурак, понимает, что может схлопотать от более рослого соперника, поэтому отходит за стол и лишь оттуда начинает выражать свое возмущение:

— Браво! Ловко сработано! А может, у меня была большая сумма денег в бумажнике и ты ее украл?

— Да пошел ты!.. — отвечает Женя, продолжая прижимать меня к себе.