Саныч знал свое дело. Обе их тачки неслись как на пожар по вызову. Рейндж, по существу, был пока еще только в самом начале «исповедального рассказа», когда их небольшая компания свернула на повороте с Новорижского к Никольской слободе.

Спустя короткое время две спецслужбистские машины остановились в полусотне метров от поворота к французскому ресторану – с этого места прекрасно просматривалось и само заведение, и его ближние окрестности, включая пруд и паркинг. Тонированные стекла тоже не препятствовали обзору – они имели обратную поляризацию.

– Значит, вас попросили с ю д а приехать? – переспросил Заречный. – Именно к этому вот заведению? Гм. Вы парковались возле ресторана?

– Да. Вот там… где сейчас стоит вишневая тачка. Примерно, конечно. Если подъедем… и выйдем из фургона… я, может быть, укажу точней. А что? Не понимаю, в чем криминал-то?

– Из машины выходить не будем, – сказал Заречный, проигнорировав, причем не в первый раз, его вопрос. – Кстати. А вы, Мокрушин, выходили из своей машины? Или дожидались человека Венглинской в джипе?

– Выходил, – нехотя сказал Рейндж.

– И? Не тяни кота за хвост… резче! Нам еще в адрес ехать!

– Да нечего особо рассказывать. Вышел из тачки, прогулялся по тропе… до вот того пруда… Сел там на лавочку. Выкурил сигарету. Тут появился Артем…

– Референт Венглинской?

– Ну да. Это она так его называет – «референт». А вообще он ее личный шофер, охранник, секретарь… может, и еще какие функции при ней выполняет. Закончил Международную школу бодигардов в Лондоне… Фамилия его… как у этого… большевика-экспроприатора… Красин!

– Он один приехал?

– Да, один. На «иксе» черного цвета. Номера, кстати, я помню… Предлагал оставить мою тачку здесь, а ехать вдвоем на его джипе.

– Об этом после, – сказал Заречный. – Скажите, Мокрушин… а почему вы не доложили о звонке Венглинской?

– А кому я должен был докладывать? – остро отреагировал Мокрушин. – И о чем именно я должен был докладывать? Я ведь живу среди людей! И встречаюсь по разным поводам то с одними, то с другими. И вообще! Я что, обязан докладывать руководству или диспетчеру каждый раз, куда я пошел и с кем я намерен лечь в постель?!

– А-атставить! – В голосе Заречного лязгнул металл. – Попридержите язык! У спецагента нет и не бывает личной жизни. А если она и есть, то является лишь прикрытием. Вот выйдете на пенсию… если доживете, тогда и живите вольно, как все! Ладно. К делу! Мокрушин, вы когда ехали сюда, в точку рандеву, вы не заметили чего-то… гм… подозрительного? Вас не останавливали по дороге? Чего-то смахивающего на слежку, к примеру, не наблюдалось? Вы вообще смотрите хоть иногда по сторонам, что вокруг вас происходит? Или ваши мысли постоянно заняты… разной ерундой?!

Рейндж едва сдержался, чтобы не ответить резко. Мысленно сосчитал до десяти, затем спокойным тоном произнес:

– По дороге меня не останавливали. Если и был «хвост» за мной, я его не обнаружил. Когда сижу за рулем, не имею привычки крутить головой по сторонам: с учетом нашей дорожной специфики это чревато ДТП… А что у меня в голове… вот это уже мое личное дело.

Заречный несколько секунд сверлил его взглядом, затем, не оборачиваясь, громко скомандовал:

– Саныч, вези нас теперь прямиком в Мозжинку!

Минут примерно через двадцать обе спецслужбистские машины мягко затормозили возле поста охраны на въезде в староакадемический дачный поселок Мозжинка. Из помещения сторожки показался мужчина средних лет, экипированный в форму частного охранника. Поднял шлагбаум. «Паджеро» проехал под ним и неспешно покатил в сторону Дома ученого. А вот Саныч почему-то не спешил трогать, дожидаясь, очевидно, команды старшего.

– Вы через этот пост проезжали вечером, Мокрушин?

– Да, через этот самый.

– Кто дежурил? Мужчина или женщина? Или вы и это умудрились не заметить?

– Женщина… кажется. Знаете, я толком его… ее не видел. Шлагбаум был открыт, как сейчас. Но, судя по силуэту, который я видел возле сторожки, это была женщина.

– Вы предъявляли охране какие-либо документы?

– Нет.

– Просто проехали вслед за Красиным… и все?

– Да.

– И обратно так же?

– Так точно. Я подъехал к посту… посигналил… Кто-то вышел из сторожки… форменная куртка… на голове шапочка… Силуэт похож, повторюсь, на женский. Подняла шлагбаум, я проехал… вот и все.

Заречный бросил на него испытующий взгляд.

– Значит, охранник… мужчина или женщина, не суть важно… не видел, кто находится за рулем «Ниссана»?

Вскоре микроавтобус миновал уже знакомые Рейнджу ворота – они были распахнуты, – возле которых сейчас прохаживался какой-то чел в камуфляже и маске, с короткоствольным автоматом на ремне. Особняк и вся окружающая его обстановка при дневном свете еще больше смахивали на нездешний «manor-house»… Особенно выделялся идеально подстриженный газон перед домом – один его вид вызывал желание улечься на траву и бездумно валяться там. На площадке в рядок стояли три разнокалиберных джипа – все со спецслужбистскими номерами. И еще микроавтобус синего цвета, смахивающий на тот, на котором Мокрушина доставили на объект.

Заречный выбрался из спецфургона наружу. Мокрушин в какой-то момент ощутил во рту неприятный железистый привкус, как это с ним бывало в минуты крутых передряг. Чертовски хотелось курить. Но еще больше ему хотелось, чтобы этот абсурд поскорей закончился. Чтобы ему наконец растолковали, какого хрена к нему все прицепились, почему и за что конкретно его взяли в крутой оборот…

– Выводите! – скомандовал вернувшийся к фургону Заречный. – Следуйте за мной… в дом!

Они прошли внутрь особняка: полковник шел впереди, за ним, поддерживаемый под локоток «инквизитором», Мокрушин, замыкающим – второй особист. Им встретились двое или трое личностей в штатском – эти люди, казалось, не обращали на них никакого внимания. Миновав коридор, прошли в гостиную. Мокрушин застыл у входа. В помещении царил беспорядок: два стула с высокими спинками опрокинуты; повсюду осколки битых бутылок; на паркетном полу бурые пятна – то ли остатки вылившегося алкоголя, то ли пятна крови…

Рейндж втянул ноздрями воздух: наряду с винно-коньячным ароматом в гостиной пахло еще чем-то инородным… И этот запашок, не так чтоб уж очень сильный и приторный, мигом – как ему показалось – пропитал его всего: и одежду, и тело. И если бы опытные в своем ремесле «инквизиторы» вовремя не среагировали и не потащили его на свежий воздух, Рейндж исторг бы из себя яичницу с беконом и помидорами прямо там, в гостиной, где этой ночью или ранним утром произошло убийство…

Саму «потерпевшую» Мокрушину предъявили уже гораздо позже, когда вечером, около двадцати двух, его отвезли в один из московских моргов – на опознание. Сам по себе факт, что труп отвезли не в обычный морг, а в 10-й судебно-медицинский морг при больнице им. Боткина, уже говорил посвященному человеку о многом…