Леон остался доволен тем, как пара «местных», которых он намеревался включить в свою команду, прошли этот нелегкий – он-то понимал, чего это стоило каждому из них, – тест на профпригодность.

– Вадим, Гайдукова – в подвал и под замок! – скомандовал он. – Роман, заступишь опять на вахту, с шести утра и до полудня – время для отдыха. Остальным – подъем в шесть утра! Мы сюда не спать посланы! Вопросы?

Тимоха, который все еще не мог прийти в себя, вытаращил на него глаза.

– Так это чё, командир? Мы холостыми, что ли, в него палили?! Я же точняк в него целился! А ему – ни хера… никакого вреда! И еще, слышь… ругается?!

Из противоположного конца тира действительно временами доносился мат.

– Живой, кажется? – Леон усмехнулся краешком губ. – Вадим, ты никак холостыми обоймы снарядил? Как же так?

– Виноват, чиф, – ответил тот, ухмыльнувшись. – Видать, коробки с патронами перепутал…

– Добро, заканчивайте тут без меня, – сказал Леон, адресуясь заму. – А я пойду прогуляюсь маленько…

…Леон первым выбрался из переоборудованного под тир хранилища на свежий ночной воздух. Он посмотрел на светящийся в темноте циферблат – ровно час ночи. Пройдя чуть вперед, по направлению к зданию бывшей школы, он достал из кармана жилетки сотовый: пришла пора сделать контрольный звонок представителю заказчика.

Ответили на втором гудке – человек, которого он знал многие годы, этой ночью тоже не спал.

– Ну как там у вас обстановка? – поинтересовались на другом конце линии. – Все ли тебя устраивает, Леон?

– Обстановка рабочая. Место в целом вполне подходящее. Твои люди, Лемминг, уже включились в работу. С двумя местными я в принципе договорился. С третьим вот только проблема…

– У меня был Петрович, так что я в курсе.

– Надо решать как-то с этой… Ну, ты понимаешь, о ком я? Иначе нам придется отсюда съехать… а этого мне делать бы не хотелось. Конечно, она, может, ни во что и не врубилась… Но на хрена нам рисковать? Вдруг сболтнет что-то… да не в те уши!

– Ситуация под контролем, Леон. Спокойно занимайтесь своим делом… мы эту тему вскоре снимем. Сами решим, не волнуйся. Кстати. Мы тут вовремя пару «кончиков» оборвали. Ну, ты понимаешь, да? Ладно, Леон. Это, конечно, не телефонный разговор. Просто ты должен понимать, что все очень, очень серьезно. Поэтому мы тоже должны держать ушки на макушке.

– Понимаю, не маленький.

– Приятно было с тобой побеседовать. Если что, звони, я всегда на связи.

Помещение, в котором вот уже примерно сутки содержали Мокрушина, более всего походило на сурдокамеру. Размеры пять на три метра, высота потолка как у стандартной комнаты, около двух с половиной метров. Стены, пол, внутренняя сторона герметичной двери и даже потолок отделаны пористым полимерным материалом веселенького кремового цвета. Круглосуточное освещение – хорошо еще, что не слишком яркое. В противоположном от входа углу имелась крохотная кабинка, где вместо унитаза в пол вмурована «улитка» с дырой посередине – смыв производится автоматически. Раковины в помещении нет. В стене, повыше толчка, есть «пипка». Нажимаешь ее, и из отверстия в стене бьет струйка воды – стекая в подставленные пригоршней руки или в тот же вмурованный в пол и проложенный резиной по контуру толчок. В помещении нет ничего, чем можно было бы нанести себе увечья. Либо, что вообще недопустимо, покончить с собой. Даже полотенце здесь крохотное, размером чуть более носового платка. Чтобы его нельзя было разорвать, скрутить в жгуты, связать и затем на нем повеситься…

Рейндж не первый день жил на свете, через многое прошел и довольно много, в том числе на собственном опыте, знал о возможностях человеческого организма, о его ресурсах и особенностях человеческой психики.

Он никогда, даже в детстве, не мечтал стать космонавтом. Хотя и был рожден в СССР, стране, давшей человечеству первый спутник и Юрия Гагарина. Существует много других славных профессий, где можно сколько угодно испытывать себя на прочность. Например, служба в армии, да не абы где, а в частях специального назначения. В Советском Союзе вообще много чего было изобретено для испытания человека на прочность (вот только само государство оказалось непрочным). Начиная от сталинских лагерей и заканчивая специальными, апробированными на добровольцах – и не только на них – научными методиками.

Вот взять хотя бы эту самую «сурдокамеру». Если подходить строго научно, то это помещение со звуконепроницаемыми стенами, служащее для проведения физиологических, психологических и других исследований, а также тренировок в условиях отсутствия звуковых раздражителей. Сие изобретение советских ученых поначалу применялось для тренировки – и отсева – кадров для нарождающейся пилотируемой космонавтики. Контора, курировавшая в Союзе любые серьезные исследования, нашла этой методике еще и собственное применение. Во-первых, такого рода камерами были оборудованы спецклиники, куда в «гуманные» шестидесятые-семидесятые годы прошлого века по приговору «самого гуманного в мире» советского суда отправляли лечить разных помешанных на политике и диссиде личностей. Содержать неделями «психбольного» в холодном карцере как-то негуманно. А вот в «мягком салоне», в такой вот обшитой резиной или толстым поролоном звукоизолированной комнате, где все общение с внешним миром ограничивается выдачей пайка и воды через открываемую раз в сутки «амбразуру», – самое то. После недели, а зачастую и двух недель такой отсидки в относительно комфортных условиях пациент начинает – в натуре – тихо сходить с ума…

Во-вторых, аналог «сурдокамеры» используется некоторыми спецслужбами в процессе отбора и подготовки спецов узкого профиля. Человечка (иногда в паре с кем-то) запирают в «сурдо». Первые несколько часов – «силанс», космическая тишина. Потом создают специальный звуковой фон. К примеру, микст из аудио– и звуковой дорожки видеозаписей, которые за годы кавказских войн были изъяты у чеченских и арабских боевиков в качестве трофеев. Где все, казалось бы, перемешано бессистемно, хаотически: тут тебе и гортанный говор остановившихся в «зеленке» на привал «духов», и вопли пополам с проклятиями женщин и старух, у которых при зачистке пропали родственники, и полуденная молитва, которой предшествует протяжный зов «азанчи», и звуки реального жестокого боя, и звуковое сопровождение сцен с избиением, пытками и даже казнью…

Испытание не для слабаков. Самому Рейнджу не доводилось его проходить. Вернее, он все это – и даже сверх того – проходил на практике, в боевых условиях. Например, как-то ему и трем сотрудникам из созданной для выполнения конкретной задачи СВОГ[17]почти восемь суток довелось сидеть в заброшенном, оставшемся еще после 1-й кавказской войны схроне. А пятым в их компании был захваченный в ночном деле бородатый чел, у которого были тяжелая контузия и простреленная в двух местах рука (ее ампутировали там же, отрубили, отчекрыжили тесаком, потому что к концу их вынужденного затворничества – а у них буквально по головам ходили севшие неподалеку лагерем нохчи – у их пленника началась гангрена). Вот как раз после того случая под Курчалоем у Мокрушина на висках стали пробиваться седые волосы.