А вот чем писать, это проблема. Писали еще в основном гусиными перьями. Господин Охоткин скорее всего верно подметил одну из черт характера покойного родителя, покрасоваться. Поэтому новомодные металлические перья для письма естественно были, но для меня что они, что гусиные — одна малина.

Как только я осознал эту проблему, то сразу же начал тренироваться в письме этими орудиями пыток и за три дня научился прилично ими писать. Параллельно я прочитал несколько книг и учебников, которые были в моем личном учебном кабинете и более менее разобрался с орфографией и прочими премудростями русского языка начала 19-ого века.

Поэтому я сел за стол и не без дрожи в душе, написал письмо Бенкендорфу. Промокнув написанное, я протянул лист Сергею Петровичу.

— Прочитайте, пожалуйста.

Господин Охоткин прочитал и с улыбкой слегка поклонился.

— Ваша светлость, вам надо быть дипломатом.

Через несколько минут он уехал. Несколько минут я сидел с закрытыми глазами и вспоминая слова Сергея Петровича, пытался понять как мои родители, в смысле князь и княгиня Новосильские, при таком богатстве и положении сумели залезть в такие долги. Мой помощник промолчал, но долгов достаточно понаделала и матушка. А сколько безумных покупок она сделала!

Еще раз просмотрев результат работы господина Охоткина, я позвонил в колокольчик. На мой зов быстро появился новоявленный камердинер Герасим.

— Герасим, пригласи их светлость княжну Анну Андреевну.

Глава 11

Княжна Анна пришла очень быстро, она видела, как господин Охоткин чуть ли не бегом покинул наш дом, встревожилась и сама направилась ко мне. Я, не ожидая еще её увидеть, вытирал измазанные чернилами пальцы и немного смутился.

— Тут, Анечка, такая вот проблема у меня образовалась,— я поймал её удивленный взгляд и решил, что он относиться к моим измазанным пальцам. — После болезни писать немного разучился, пальцы как не мои и из-за этого ошибок море.

Анна в ответ рассмеялась.

— Вы и раньше этим талантом не блистали, Алексей, — она сделала ударение на моем имени.

«Понятно» — подумал я. Обращение «Анечка» явно было не привычным и удивительным. Анна, в отличие от меня, всегда была при родителях и у неё не было подруг, таких как мои братья Петровы. Хорошо, что хотя бы своего младшего брата она знала и любила. К русскому языку я всех уже приучил, потихоньку на «ты» переходим, а вот простые русские варианты имен: Алеша, Аня или Машенька еще никак. Надо обязательно Алексей, или на иностранный манер Мари, Мэри.

— У тебя, Анечка, — я сделал вид, что её колкость пролетела мимо, — грамотность и почерк идеальные. Будешь со мной каждый день заниматься, обучать меня заново грамотно и красиво писать.

— А ваша поездка, что отменяется?

— А ты с нами поедешь, Матвей будет только за.

Сестра помолчала и внимательно оглядела кабинет. При жизни родителя её сюда не допускали, матушка тоже её доверием не баловала и здесь она была второй или третий раз.

— Садись, — я показал на свободное кресло подле стола. — Сергей Петрович всё закончил, ознакомься.

Анна взяла исписанный мелким убористым охоткинским почерком лист с итогами проведенной ревизии и стала читать. Я же стал читать лист с его подробными предложениями предполагаемых продаж. Третий лист был с его оценками доходности наших имений.

Сестра читала бумаги медленно и вдумчиво. Прочитав на раз, она взяла лист бумаги, перо и стала читать по-второму разу, что-то выписывая. Затем Анна также прочитала и две других бумаги.

— Алеша,— «о, вот так уже лучше», промелькнула мысль, быстрая как молния, — Матвею можно будет со всем этим ознакомиться?

— А у нас с тобой, сестра, выбора нет. Наша матушка укатила в Европу. У неё своя секс-программа, — я употребил привычный термин и Анна похоже поняла значение незнакомого словосочетания и горько сложила свои губки. — Маша еще мала, кого еще мы можем позвать на помощь?

Риторический вопрос на который я не знал ответа. Не генерала же Бенкендорфа просить, он конечно помог и капитально, но в его бескорыстие и благородство я не верил. Скорее я поверю, что княгиня Елизавета Павловна имеет какие-то рычаги влияния на влиятельного царедворца.

— А насколько можно доверять этому господину от генерала Бенкендорфа? Не пожалеешь, что доверился ему? — Анна Андреевна явно не глупая особа. Этот вопрос самому покоя не дает.

— Не знаю, Аня. Сам об этом постоянно думаю. Но твердо знаю одно, самому мне из всего этого не выпутаться. А Сергей Петрович за эти дни не дал повода усомниться а его порядочности и компетенции.

— Сколько у тебя, Алексей, незнакомых слов. Оторопь прямо берет.

— Анна Андреевна, я ведь в университете учусь. Книг много читаю, умные лекции слушаю, — первое, что я сделал после «вынырования» когда более-менее оклемался, это изучил свою спальню и личный кабинет. Везде было много книг и различных тетрадей, принадлежащих мне, князю Алексею Андреевичу Новосильскому. Тетради все были исписаны собственной рукой их светлости, то есть моей. В книгах было много карандашных отметок и получалось что круг моих интересов был широк и разнообразен. Поэтому я нисколечко не расстроился, что сестра подловила меня на употреблении незнакомых слов, слова заимствованные и их значение я знал.

— В университете ты учишься не первый год, но такого раньше за тобой не замечалось, — с недоверием произнесла сестрица.

— Так я раньше таким умным и не был. Я кем был? — вопрос я усилил жестом руки. — Сыном их светлости, кня-жи-чем. А как стал владетельной светлостью, враз поумнел.

Анна махнула рукой и засмеялась.

— А твои друзья детства и однокурсники? Или ты в них сомневаешься?

— Василий и Иван? Нет, в них, как и в нянюшке, не сомневаюсь. Но они должны учиться, скоро выпускные испытания, а потом их ждут вступительные испытания в Главном инженерном училище. Да и я без их записей не сдам выпускные в университете, не бросать же, — как только я пришел в себя, то сразу же прогнал братьев учиться. — Тебе они естественно помогут, если что.

Мы с Анной оказались в каком-то вакууме, все круги нашего общения как-то рассосались.

Круг общения нашего родителя почти весь сидел по крепостям и гауптвахтам. Матушкины товарки тоже начали избегать общения, после императорского указа о майорате еще больше. У Анны своего круга общения еще не было, она в этом отношении следовала кильватером за родителями.

После 14-ого декабря, когда не понятно было падет ли гнев Государя на голову княгине, да еще и я лежал в беспамятстве, это можно было понять. Но когда ситуация благополучно разрешилась, то ничего не изменилось. Столичный свет почему-то закрыл двери перед нами, к нам никто не пытался приезжать и даже более того Анне Андреевне демонстративно было отказано в двух домах матушкиных подруг, когда она попыталась нанести визиты после отъезда княгини.

Меня это абсолютно не тронуло, можно даже сказать, что было по барабану. Выслушав Анну, у которой дрожал голос и тряслись губы, я даже рассмеялся.

— Не волнуйся, Анна Андреевна, пройдет немного времени и все они будут толпиться в нашей передней, ожидая твоей милости, — в своих словах я был уверен на сто процентов.

Но сейчас мне было немного страшновато. Одно дело Санкт-Петербург пусть и первой половины 19-ого века. Нет почти ничего знакомого с детсва, коммунальных удобств, света, радио, телевизора и прочих интернетов. Но все равно знакомые стены и более-менее привычные виды из окна.

А скоро я окажусь на просторах России позапрошлого века, где нет практически ничего знакомого, нет даже привычных дорог, люди даже еще не знают что такое асфальт. Да и Аня с Машей стали по настоящему родными для всего конфлюэнца, а не только для его части девятнадцатого века. Мне еще и поэтому немного страшновато, они впервые остаются по-настоящему одни.

Господин Охоткин и Матвей приехали одновременно и очень неожиданно для меня. Я их ждал позже и мы не успели с Анной андреевной обсудить результаты ревизии, проведенной Сергеем Петровичем.

Увидев Матвея, Анна просияла улыбкой и без слов попросила разрещения отложить разговор. Я махнул им рукой и взяв у Сергея Петровича письмо генерала, отошел к столу.

Бенкендорф писал, что он не возражает если господин Охоткин изъявит желание перейти на службу ко мне и уверен, что мне он будет служить также плодотворно и верно как до этого семье генерала.

К письму прилагалось