Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Решение принимается двумя третями делегатов.
О том, что произойдет, когда Горбачев покинет зал и в роли матроса Железняка, разогнавшего в 1918 году Учредительное собрание, отправится на Съезд к Ельцину, можно догадаться по самой атмосфере зала. Не знаю, понимает ли это ведущий заседание Анатолий Иванович Лукьянов, но ничего другого, как подойти к столу Президиума и попросить слова по мотивам голосования, у меня не остается.
Лукьянов — опытный аппаратчик, но тут он лишь разводит руками: „Какие мотивы?.. Уже проголосовано…“
Настойчиво прошу слова, обращаясь уже к Горбачеву, и тот, повернувшись к Лукьянову, кивает: „Дай!“
Говорю с трибуны, что мы только что совершили крупнейшую политическую ошибку. Направив депутацию к народным избранникам России, мы, по сути, объявили всему миру, что наша партия держится только на штыках армии, госбезопасности и внутренних войск. Прошу переголосования по этому очень серьезному для судьбы партии вопросу.
Лукьянов вновь ставит на голосование, направлять ли депутацию… Теперь уже две трети зала против этого.
И эта акция, и многие ей предшествующие (скажем, „дело“ депутатов Гдляна и Иванова) — лишь арьергардные бои номенклатуры, вехи ее исторического отступления. Сдавая одну позицию за другой. Система еще не потеряла надежды на возврат лучших своих времен.
Ей есть что защищать, есть за что драться.
* * *Социолог Владимир Сысоев в статье „Номенклатура: по-прежнему опасно?“, опубликованной в популярной ленинградской газете „Час пик“, анализирует совокупный доход простых граждан и номенклатуры.
Совокупный доход граждан равен сумме зарплаты и стоимости благ, получаемых из общественных фондов потребления. Выплаты из них, по подсчетам Сысоева, составляют до 50 процентов совокупного дохода гражданина (бесплатное образование, медицина и т. д.). На средних и высших ступенях низшего слоя номенклатуры — до 70 процентов.
Верхние ступени низшего слоя — это, по квалификации Сысоева, секретари райкомов, обкомов и крайкомов КПСС. Их совокупный доход доходит до двух тысяч рублей в месяц.
В среднем слое номенклатуры совокупный месячный доход — от пяти до 15 тысяч рублей. Зарплата здесь составляет всего 10–20 процентов от совокупного дохода.
У членов Политбюро до его реорганизации заработная плата вообще составила лишь два-три процента от совокупного дохода, равнявшегося 30–40 тысячам в месяц.
Вероятно, теперь читатель уже не спросит, почему, скажем, союзный премьер Николай Иванович Рыжков так долго и последовательно отстаивал принципы „общественной собственности“, а путь к рынку и приватизации видел только через повышение цен?
Впрочем, как рассказала в сентябре 1990 года „Комсомольская правда“, наш премьер попытался приватизировать государственную дачу, на которой он проживает.
Газета сообщила и смехотворную сумму, за которую небогатый Николай Иванович пытался приобрести и виллу, и добрый кусок леса. Оговорюсь: смехотворна она лишь относительно реальной — если вместо миллиона или двух выкладываешь всего 50 тысяч (цифры в газете приведены), разве это деньги?
Видимо, премьер и сам поверил в неизбежность перемен, если начал разгосударствление с себя.
Когда-то Владимир Маяковский не мог представить „плачущего большевика“. Не знаю, считает ли себя большевиком наш бывший, часто жаловавшийся премьер, но он вполне заслуживает того, чтобы быть выставленным в музее. В лице Николая Ивановича сегодня плачет вся номенклатура. И слезы эти лишь отчасти крокодиловы.
И когда в конце 1990-го я вижу пробуксовку демократических процессов, откат политического руководства назад, я хотел бы напомнить Михаилу Сергеевичу Горбачеву его собственные слова, не раз им повторенные: „У перестройки нет альтернативы“.
Увы — есть. Альтернативой демократии — пусть и на короткий срок! — может стать диктатура номенклатуры.
* * *В конце ноября 1990 года с бумагами Ленсовета я зашел к одному из замов Рыжкова. Подписывая документы, он посетовал:
— Что же это, Анатолий Александрович, с бумагами к нам, а в „Московских новостях“ Николая Ивановича „плачущим большевиком“ назвали…
— К вам я прихожу как председатель Ленсовета, а книгу свою пишу как Анатолий Собчак.
Номенклатура не только слезлива, но и на удивление уязвима для смеха. В газете всего-навсего было сообщено название этой главы, а премьер, судя по реакции его ближайшего окружения, уже обиделся.
После отчета тбилисской комиссии на II Съезде народных депутатов СССР на меня обрушилась „правая“ пресса. Ставлю это слово в кавычки, поскольку у нас „правыми“ принято называть наших консерваторов, то есть защитников ортодоксального марксизма. Не мной подмечено, что политический спектр при коммунистических режимах как бы перевернут: у нас „левые“ на языке политологии — это демократы, то есть те, кто выступает за рынок и гражданские свободы, а „правые“ — аппарат, номенклатура, высшие чины армии и национал-патриоты. И в нашем „зазеркальном“ государстве такое деление вполне естественно. Наши „правые“ похожи на западных „правых“ хотя бы тем, что это — один человеческий тип охранителей и консерваторов, а на крайнем фланге — это адепты тоталитаризма и имперского мышления. И неважно, что одни — коммунисты, а другие — защитники частной собственности. Впрочем, тоталитарность крайне „левых“ можно проиллюстрировать хотя бы фигурами Ленина, Сталина или Мао.
Кстати, это одна из причин, почему национал-патриоты, а частью и высший генералитет армии и спецслужб так легко находят общий язык с коммунистическими функционерами. Они сами и есть функционеры догмы. „Ястребы“ „холодной войны“ повсюду одинаковы.
Итак, наша „правая“ пресса усиленно стала создавать мне имидж клеветника на армию, ее ненавистника и тайного врага. И вот в начале февраля 1990 года в ленинградской газете „Смена“ я читаю выступление адмирала Егора Томко: адмирал не побоялся „уличить“ меня публично, но увлекся и явно наговорил лишнего.
Встретив потом главного редактора „Смены“ Виктора Югина, я узнал, что Томко утверждает не только это: Собчак-де продался кооператорам, выступает перед избирателями за деньги, что же можно ждать от такого человека?
Каюсь, действительно выступал на платном вечере в Доме культуры имени Ленсовета, но не как депутат, а как профессор-юрист. Тема моего выступления была „Перестройка или апокалипсис“. Пришли несколько тысяч ленинградцев, и весь сбор, включая и авторский гонорар, был перечислен в фонд восстановления петербургского Смоленского кладбища, которое, как