руководителей республики, и партийных вождей — всех, кто был причастен к принятию решения и отправке шифрограмм. Но главное — очевидцы: горожане, врачи „скорой помощи“, священники, солдаты и офицеры. Ради этого едем в парашютно-десантный полк (он участвовал в разгоне митинга), тут же выясняем: да, саперные лопатки применены были. Десантники убеждают нас, что другого способа выполнить приказ у них не было. А начальство, этот приказ отдавшее, наличие лопаток отрицает (в анонимной листовке, распространенной позднее на II Съезде народных депутатов СССР, военные вновь заявят, что лопаток не было!).

Едем и во внутренние войска, в восьмой полк, наиболее пострадавший при операции из-за неумелых и непрофессиональных распоряжений отцов-командиров. Встречаемся с работниками милиции, здравоохранения, с людьми самых разных профессий и самой разной политической ориентации. Все они — или участники митинга, или очевидцы тбилисской бойни 9 апреля.

Вызываем и командование Закавказского военного округа — генерала Родионова, главного руководителя операции, начальника штаба генерала Самсонова и многих, многих других.

Просматриваем все военные документы, шифрограммы и распоряжения. Они секретны, и с такого рода информацией в нашей комиссии работают двое: генерал-лейтенант Голяков и я.

Изучаем документы КГБ, Совмина, ЦК компартии Грузии.

В результате механизм трагедии предстает перед нами во всей полноте. Но — пока лишь на республиканском уровне.

Остается только выяснить, как все происходило в Москве. То, что генерал Родионов нарушил письменную директиву Генерального штаба, очевидно. Директива эта основывалась на приказе министра обороны Язова и гласила, что войска выделяются для охраны важнейших правительственных и городских объектов. Родионов должен был охранять здание ЦК, аэропорт, тюрьму… Вместо этого он бросил вверенные ему части на безоружных людей. Как могло такое случиться? Как генерал-полковник осмелился на такую самодеятельность, приведшую к трагическим последствиям? Может быть, это выяснится в Москве?

Сам Родионов на наши недоуменные вопросы, почему он пошел на такое „творческое“ толкование приказа и взялся за то, на что не получал полномочий, ответил: во-первых, он-де был старшим по званию, а во-вторых, было принято решение бюро ЦК компартии Грузии о его назначении командующим операцией. А он член бюро и обязан был подчиниться. Странная аргументация. Особенно если учесть, что вместе с Родионовым „в качестве консультанта“ активное участие во всех заседаниях и в разработке самой операции принимал первый заместитель министра обороны генерал Константин Кочетов. Мы не исключали, что именно через генерала Кочетова было продублировано устное назначение Родионова руководителем операции по разгону митинга. Или Кочетов тоже забыл доложить своему министру в Москву, что решением республиканского бюро его приказ по существу изменен? Верилось в это с трудом. Ни в одной армии мира такое „переосмысление“ приказа, пожалуй, невозможно. Но — генералы утверждают, что так и было.

Значит, на основе имеющихся документов мы должны сделать вывод, что генерал Родионов просто нарушил приказ. И первый заместитель министра обороны это нарушение одобрил.

Нарушение приказа и привело к трагическим последствиям. Значит, Родионов должен нести ответственность как командир, нарушивший приказ. Позднее II Съезд народных депутатов подтвердит выводы депутатской комиссии об ответственности Кочетова и Родионова. Но ни один из них не пострадает и к ответственности привлечен не будет. Что, видимо, и подтвердит версию, согласно которой Родионову было дано устное приказание возглавить операцию по очистке площади. Оговорюсь: эта догадка лишь естественное умозаключение, подкрепленное только логикой событий. А выводы и рекомендации комиссии мы основывали на документах. И обязаны были констатировать: генерал Родионов нарушил данный ему письменный приказ.

Из стенограммы заседания комиссии Съезда народных депутатов. Москва, 25 июля 1989 года:

„ЯЗОВ… Указаний о разгоне демонстрации из Министерства обороны ни от кого не поступало. Я таких распоряжений не давал. Узнал я тогда, когда уже случилось…

СОБЧАК. Информировали ли вас товарищ Родионов и товарищ Кочетов восьмого числа о предполагаемой операции по вытеснению митингующих с площади?

ЯЗОВ. Последний разговор с товарищем Родионовым состоялся около 17–18 часов после моего возвращения из Центрального Комитета. Это было седьмого вечером.

СОБЧАК. Нас интересует восьмое число, потому что решение об операции было принято именно восьмого.

ЯЗОВ. Восьмого где-то в 12–13 часов. После окончания партактива. Он мне сказал, что закончился партактив, было принято такое-то решение. Но разговора о том, что они будут площадь очищать, не было. Об этом, видимо, было принято решение позднее.

СОБЧАК. Значит, никакой информации не было?

ЯЗОВ. Не было.

СОБЧАК. Вы считаете эти действия товарищей Родионова и Кочетова правильными?

ЯЗОВ. Нет, не считаю. Могли бы проинформировать, могли бы доложить.

СОБЧАК. Во всяком случае; они действовали в рамках имеющихся у них полномочий?

ЯЗОВ. Ну, я считаю, командующий и первый заместитель имели такие полномочия. Никто ж не думал, что так произойдет…

СОБЧАК. Меня интересует все-таки, считаете ли вы, что были допущены какие-то нарушения? Есть необходимость какого-то хотя бы дисциплинарного наказания Родионова или Кочетова, потому что они действовали как-то неправильно, вышли за пределы своих полномочий? Или нет основания для какого-то реагирования министерства и лично вашего? Как вы сами считаете?

ЯЗОВ. Вы знаете, есть такие происшествия, преступления, которые делались во имя чего-то доброго, хорошего. Если рассматривать всю совокупность деятельности самого Родионова с государственной, политической точки зрения, ведь не преследовал же он цель кого-то убивать. Родионов преследовал цель наводить порядок“.

Из выступления генерала Родионова на I Съезде народных депутатов СССР:

„…Подавляющее большинство членов партийного актива города, большинство народных депутатов Грузии были участниками собрания партийного актива города в 12 часов 8 апреля. Партактив поддержал решение бюро о том, что обстановка становится чрезвычайно взрывоопасной, непредсказуемой по своим последствиям. Все меры воздействия и обращения к благоразумию исчерпаны, осталась крайняя мера — применить силу. Но когда применяются крайние меры, последствия могут быть самые тяжелые“.

Итак, читатель может сам сравнить текст стенограммы с текстом выступления Родионова. Может быть, и не случайно министр сначала запамятовал о телефонном разговоре со своим генералом 8 апреля? А когда вспомнил, то утверждал, что на активе „принято такое-то (!) решение. Но разговора о том, что они будут очищать площадь, не было. Об этом, видимо, было