Сыци поинтересовалась, кланяется ли он обычно божествам. Он ответил «да». Она жадно спросила: «А почему сегодня не кланяетесь?» Учитель объяснил, что сегодня поклоны неуместны. Сыци про себя подумала: «Божества добрые, хотя, когда тебе действительно требуется божество, оно не придет, но когда ты в нем не нуждаешься, то оно тоже не явится».

Сыци заговорила: «Учитель, а вы любите свою жену?» Он взмахнул рукой в воздухе: «Не хочу это обсуждать, это само собой разумеющийся факт». У Сыци стало такое лицо, будто она зажимала кровоточащую рану, и она снова спросила: «Учитель, вы любите свою жену?» Он потянулся и очень великодушно ответил: «Она хорошо ко мне относилась с самого юного возраста, нам было лет по восемнадцать – девятнадцать, в итоге ее симпатии привели к тому, что все тыкали мне в нос и говорили, что нужно взять на себя ответственность, ну я и взял и ответственно женился на ней». Он немного помолчал и продолжил: «Но человек – примитивное животное, люблю значит люблю, не люблю значит не люблю, и если сегодня кто-то даже будет пистолетом в меня тыкать, а мне все равно ты нравишься». Она сказала: «То есть не было других девочек. Ваши любовные речи пылились без дела тридцать лет, а они так свежи, просто невообразимо». От проникновенного тона Сыци Ли Гохуа ужасно захотелось бросить ей внутрь маленький камушек. Он ответил: «Я как спящая красавица, это ты пробудила любовные речи своим поцелуем». А сам подумал: «Я так и знал, что нельзя в Тайбэе крутить сразу с двумя, надо побыстрее избавиться от Го Сяоци».

Когда они вышли из храма, Сыци обернулась и посмотрела на здание. Он объяснял ей, что разноцветные фигурки на углах крыш называются «резные чудища». Она задрала голову и смотрела на желтые с красным фигурки, которые поблескивали на солнце, как рыбья чешуя. Ей подумалось, что это отличное название, как и во всех фольклорных сказаниях, – сказано не все, но достаточно.

Они вернулись в маленькую гостиницу, в крошечном фойе были безо всякой системы расставлены несколько круглых столиков, и за одним сидела парочка. Под столом мужчина широко раздвинул ноги, обтянутые джинсами, поставив ступни в кроссовках на ребро. Женщина свою ступню сунула ему между ног и нежно гладила там. Даже издали с первого взгляда заметны были шрамы от высоких каблуков на ее лодыжках. При виде этой картины Сыци испытала безграничную нежность. Она знала, что учителю не нравится, когда она пялится на кого-то, поскольку он боится привлечь к себе внимание, поэтому она тут же отвернулась и побрела вверх по лестнице. Но как же прекрасно это прилюдное выражение любви!

Учитель приговаривал: «Я хочу излить на тебя все напряжение жизни. Это мой способ выразить любовь». Как у него получалось так красиво говорить? Она поймала себя на мысли, что то и дело различает на слух в его репликах точки, бесконечное утверждение. Каждая такая точка учителя заставляла ее смотреть ему в рот и видеть колодец, в который так и хотелось кинуться. Сыци, обнимая себя за плечи, сидела пригвожденная к полу и смотрела, как он спит. Когда он захрапел, она увидела, что из его ноздрей вырываются розовые пузыри, а по всей комнате расползаются разноцветные водоросли. Сыци подумала: «Как же красиво храпит мой любимый мужчина! Но это секрет. Я ему не скажу».

Го Сяоци в этом году перешла на второй курс. С самого детства отметки у нее были чуть выше среднего, спортивные достижения чуть выше среднего и рост чуть выше среднего. Весь мир для нее был яблоком, которое можно сорвать, если изо всех сил подпрыгнуть. Когда она перешла в выпускной класс, то в школе так и веяло ощущением приближающейся опасности от вступительных экзаменов с привкусом грифеля карандаша 2В[50] и остывшей еды в ланч-боксе. Содержимому ланч-бокса не нужно быть вкусным, нужно, чтобы у человека хватило энергии учиться до десяти часов вечера. В выпускном классе Го Сяоци занималась дополнительно по каждому предмету. Это как куриная ножка в ланч-боксе – лучше, чем ничего. Красота Сяоци не такая, что понимаешь с первого взгляда. У нее светлое лицо, но не как задание с несколькими вариантами ответа, а как задание на понимание – изложение после прочтения текста. Количество поклонников у нее тоже выше среднего, но они такие же неуместные, как остывшие закуски в ланч-боксе.

Ли Гохуа впервые обратил внимание на Сяоци не потому, что она задавала вопросы. Он удивился, как это девушка с заднего ряда сразу сумела заинтересовать его. Он специалист по чтению на понимание. Их глаза встретились, она смотрела спокойно, словно бы и не верила, что в такой огромной аудитории учитель мог выцепить взглядом именно ее. Он тут же убрал ото рта микрофон и весело рассмеялся. А после уроков спросил у руководительницы подготовительных курсов, как зовут ту студентку. Руководительницу подготовительных курсов звали Цай Лян. Она постоянно помогала учителям-мужчинам, преподававшим на курсах, цеплять учениц, а когда было совсем уж скучно, и сама бегала к Ли Гохуа в его маленькую квартирку.

Никто лучше Цай Лян не понимал преподавателей-мужчин, которые ни шатко ни валко дотянули до середины жизни и, только поднявшись за кафедру, обнаружили полноту власти и пустились во все тяжкие, словно бы хотели зараз наполнить все пустые ночи первой половины жизни. Цай Лян воспользовалась моментом, когда Сяоци ждала у стойки квитанцию об оплате обучения, отозвала ее в сторонку и сказала, что учитель Ли Гохуа поможет ей углубить знания: «Учитель посмотрел твою экзаменационную работу и сказал, что ты в потоке самая способная». Цай Лян еще понизила голос: «Только не рассказывай никому, а то другие ученики услышат и сочтут, что это несправедливо, так ведь?» Это был единственный за всю жизнь момент, когда Го Сяоци, которая во всем была чуть выше среднего, выделилась на фоне остальных. После уроков Цай Лян встретила Го Сяоци и отвезла ее прямиком в секретную тайбэйскую квартирку Ли Гохуа. Сначала Сяоци рыдала и грозилась покончить с собой, но спустя пару раз мало-помалу успокоилась. Иногда все заканчивалось слишком быстро, и Ли Гохуа и правда занимался с ней дополнительно. Ее лицо всегда оставалось необычайно серьезным, словно она действительно пришла именно для этого. С тех пор ее лицо всегда выглядело грустным; некогда белое, как банное полотенце, оно теперь приобрело оттенок восковой свечи. Все, глядя на нее, сетовали, что в выпускном классе учиться тяжело. В итоге Сяоци вдруг заявила: «Учитель, если вы вправду меня любите, то и ладно». Ли Гохуа наклонился, чмокнул ее в ключицу и сказал: «Мне даже во сне не могло привидеться, что, разменяв шестой десяток, я буду лежать здесь с тобой. Откуда ты взялась? Ты спустилась с луны, похожей на лезвие ножа, или упала с игольчатых звезд? Где ты была раньше? Почему появилась так поздно? В следующей жизни я обязательно женюсь на тебе, но только ты больше не приходи так поздно. Поняла? Ты моя. Ты самая любимая женщина в моей жизни. Иногда я думаю, что люблю тебя сильнее, чем дочь, но при этом мне не совестно перед дочерью. Это все ты виновата. Ты слишком красива». В конце этой тирады Сяоци даже улыбнулась.

Цай Лян была низенькой женщиной со стрижкой под мальчика. Больше всего ей нравились разборки с отличниками. Всякий раз в период экзаменов она чихвостила самых лучших учеников так, словно это были ее младшие братья. Когда она в постели так же по-свойски говорила о ком-то из учеников, Ли Гохуа даже не ревновал, он лишь наблюдал, как стареющая женщина каждый штрих и каждую черточку имен из списка тех, кто выдержал экзамен, превращала в траурную повязку, которой прикрывала апельсиновую корку на заднице. Ли Гохуа знал, что если послушать Цай Лян, то «стареющий» – это все еще «почти молодой». Единственное, что не устраивало Ли Гохуа, – ее короткие волосы. Он отвечал за то, чтобы обучать стайку мальчиков в группе для одаренных учеников, а потом отпускать их к ней. Ореол вузов первого приоритета, сияющий вокруг мальчика, подобен светящемуся ореолу ангелов, а сама она была раем. Редко какая женщина так довольна своей жизнью спустя долгое время после взросления. Он догадывался, что она знает: англичанин, физик и математик даже не удосуживаются ее обсуждать у нее за спиной. Но когда им было скучно, Цай Лян всегда составляла им компанию, пуская в ход свою недомолодость, которой подпитывалась у мальчиков. Более того, каждая школьница, которую она доставила прямиком в квартирку Ли Гохуа, подсознательно верила, что женщина обязательно защитит другую женщину, и с радостью давала пристегнуть себя к пассажирскому сиденью ремнем безопасности. Цай Лян, можно сказать, наполовину раздевала девочек по дороге от школы до его квартирки. Не было руководителя более ответственного, чем Цай Лян.