За несколько дней до отъезда в Тайбэй сестрица Ивэнь попросила Сыци во что бы то ни стало высвободить один день посреди сборов. В этот раз Ивэнь не стала опускать крышу кабриолета. В тот год, когда они переходили в старшую школу, лето упорно не хотело уступать место осени, и утром было жарко, как в полдень. Сыци подумала об этом, подумала о себе и поняла, что ей не просто жарко утром, как днем, но и утром жарко, как ночью. День учителя в том году был самой темной ночью из всех ночей в жизни Фан Сыци. Она поймала себя на мысли, что постоянно думает об учителе. Не просто подумает, а потом перестает – учитель постоянно торчит у нее в мозгу.

За все время учебы она отвергла множество парней из средней школы, несколько учеников старшей школы и парочку студентов университета. Всякий раз она произносила одну фразу: «Прости, ты мне правда не нравишься». При этом она ощущала, как под застывшей кожей полыхает огонь, полыхает потому, что ей и правда жаль. Те мальчики, которые почти не знали ее, с корявым детским почерком и зверушками на бумаге для писем, говорили, что она Полярная звезда, что она роза, что она лилия, утренний апельсиновый сок и густой сытный суп, который подают по вечерам. Когда она стояла в центре хороводов, которые водили ее поклонники, ей казалось, что их попытки добиться благосклонности сильно смахивают на мольбы о пощаде. Она не могла сказать им: на самом деле я просто не подхожу вам. Я – протухший апельсиновый сок и скисший суп. Я – роза и лилия, засиженные мухами. Я – Полярная звезда, которая существует в ярко освещенном городе, ее никто не видит и в ней никто не нуждается. Невинные и храбрые симпатии тех мальчиков – самые драгоценные чувства в мире. За исключением ее чувств к учителю.

Ивэнь, как и прежде, отстегнула ремень безопасности, потрепала Сыци по волосам и припарковалась перед ювелирным магазином. Она толкнула дверь. Господин Маомао, сидя за прилавком, повернулся. На нем была рубашка цвета яичного желтка, но выглядел он точно так, как в первый раз, когда Сыци видела его в синем свитере. Господин Маомао тут же вскочил со словами: «Госпожа Цянь, вы пришли». Сестрица Ивэнь в тот же момент произнесла: «Здравствуйте, господин Маомао». Господин Маомао тут же сказал: «Зовите меня просто Маомао». Сестрица Ивэнь в унисон с ним сказала: «Тогда зовите меня мисс Сюй». Сыци была шокирована. Всего-то четыре коротеньких реплики, но сразу понятно, что они произносили их бесчисленное количество раз. Сыци никогда еще не слышала, чтобы несколько слов вмещали столько чувств. Она с гневом обнаружила, что сестрица Ивэнь дает себе волю, ведь она такой человек, что не могла не понять интонации господина Маомао.

Ивэнь с ног до головы была одета в серое: свитер с высоким воротом и укороченные брюки, кому-то могло показаться, что этот ее наряд напоминает пыль, но сама себе сестрица Ивэнь напоминала облако или туман. Извиняющимся тоном она сказала: «Это моя лучшая подруга. Собирается в Тайбэй учиться в высшей ступени средней школы. Хочу купить что-то ей на память». Она повернулась и обратилась к Сыци: «Итин сказала, что у нее вообще нет времени, вы ведь так похожи, она не будет возражать?» Сыци запаниковала: «Сестрица Ивэнь, я не могу принять такой дорогой подарок». Ивэнь рассмеялась: «Это от парней можно не принимать, а от сестрицы нужно принять, так вы меня утешите, ведь мы три года не увидимся». Господин Маомао рассмеялся, и его круглое лицо стало еще ближе к идеальному кругу. Он сказал: «Госпожа Цянь, вы себя намеренно состарили». Сыци думала, что в этот момент сестрица Ивэнь вполне могла бы ответить: «Вы меня постоянно зовете “госпожой”, из-за чего я кажусь старше». А еще братец Ивэй так плохо с ней обращается… Но Ивэнь просто водила пальцем по стеклу витрины.

Сыци, опустив голову, выбирала драгоценности. Среди этого тусклого сияния она толком не слышала, о чем они переговаривались. Потому что на самом деле они ничего не говорили. Сестрица Ивэнь ткнула пальцем в маленький кулончик в виде розы из белого золота, в центр которого был вставлен голубой камушек. Ивэнь спросила: «Этот пойдет? Параиба[48], не сапфир, так что не слишком дорого. Не спорь». Сыци ответила: «Пойдет».

Господин Маомао надел кулон на цепочку, протер и положил в бархатную коробочку. Тяжелый драгоценный металл в солидного размера футляре в его руке ощущался как нечто легкое, но не терял своей внушительности. Сыци казалось, что от этого человека исходило ощущение чистоты.

Ивэнь и Сыци из магазина вернулись домой. Пока горел красный свет, Ивэнь повернулась и заметила, что глаза Сыци подернулись слезами. Сестрица Ивэнь спросила: «Ты хочешь поговорить? Нестрашно, если ты не можешь говорить, но ты должна знать, что можешь рассказать и то, о чем нельзя говорить. Считай, что я пустое место». Сыци ответила низким, не по возрасту, голосом: «Мне кажется, что учитель Ли очень странный». Ивэнь посмотрела на нее, увидела, что слезы на глазах Сыци просыхают, а выражение стало напряженным.

Зажегся зеленый свет. Ивэнь молниеносно переключилась на Ли Гохуа. Вспоминала про то, что, даже отвернувшись, чувствовала, как его горящий взгляд впивается в ее лодыжки. В тот раз, когда Ивэй устроил для нее вечеринку по случаю дня рождения, Ли Гохуа подарил ей первое оригинальное издание книги, о которой она так долго мечтала. Он даже не притронулся к розовому шампанскому и с Ивэем держался до странности прямолинейно. Первое издание, конечно, редкость, но теперь непонятно, куда его поставить, а потому при мысли о книге Ивэнь подсознательно ненавидела учителя. Она вспомнила, как он только-только начал проверять сочинения девочке, как всегда перебивал ее за столом в ее же квартире, говорил: «Миссис Цянь, за ваше сочинение вы непременно получили бы ноль баллов», а потом бесконечно долго всматривался ей в лицо. В тот день он заявил, что хотел бы взять домой розовый шарик и подарить Сиси. Непонятно, почему ей на миг показалось, что он лжет и как только выйдет из лифта, так сразу лопнет шарик и выкинет в мусорный бак. Он то и дело притаскивался к ней, словно бы читал наизусть танское стихотворение.

Ивэнь спросила у Сыци: «А в чем странность? Мне он просто кажется рассеянным». Она сдержалась и не озвучила ничего из того, о чем думала. Сыци сказала: «Да, рассеянный. Не думаю, что учитель действительно делает то, о чем говорит». Сыци тоже сдержалась, хотя могла бы сказать совсем другое. Ивэнь продолжила допытываться: «Мне кажется, подход учителя Ли… я приведу сравнение, короче, это как деревянный дом, в котором ранним утром не включают свет, вроде как все, в принципе, на ощупь находишь, но когда ходишь босиком туда-сюда, то нужно быть поосторожнее. Мне всегда кажется, что я наступлю на какую-то половицу, которая плохо закреплена, и пробужу непонятно каких существ в комнате».

Сыци подумала про себя: «Фан Сыци, ты в одном шаге, сделай этот шаг – и ты, словно в перемотке назад, отпрянешь от края обрыва, один шаг, и все кончится, одно слово, и все нормализуется». Когда Сыци уже была в одном шаге от того, чтобы все рассказать, она внезапно почувствовала, как в ногу, спокойно стоящую перед пассажирским сиденьем, впиваются чьи-то зубы. Вчера вечером она ходила домой к Ли Гохуа, и учитель закинул ее ноги на плечи и укусил за пятку. Господин Маомао и сестрица Ивэнь выглядели такими чистыми. Сестрица Ивэнь была тучкой, а господин Маомао – дождиком. Сестрица Ивэнь была туманом, а господин Маомао – росой. Сыци осознавала, что в грязи есть что-то наподобие патетики. При этой мысли она рассмеялась, смех получился свирепым, и все черты лица словно бы исказились.