Внезапно Сыци вспомнила, как однажды они вышли из гостиницы. Учитель повел ее в забегаловку, где можно было самому себе на жаровне приготовить шашлык. Она съела тарелочку овощей, а он в одиночку – целую плошку мяса. Тогда она была очень упрямой и с большой нежностью наблюдала, как он ест. Она боялась растолстеть и не ела жирного мяса, но ей нравилось наблюдать за ним. Учитель сказал, что у нее отличная фигура. Она тогда забыла научить его, что девочкам нравится, когда им говорят «ты всегда была такой худой». А потом подумала: научить его, чтобы он кому-то говорил? В этот раз сидевшая в кинотеатре Сыци про себя радостно рассмеялась. «Мясоедами» в древних текстах называли тех чиновников, под кем все остальные; «под кем все остальные» – идеальный каламбур. Сквозь шум в голове она услышала, как Серебристый господин рассказывает ей о работе, мол, его не ценят, начальство постоянно раком ставит… Сыци тут же подумала: «Они хоть знают, что значит, когда тебя не ценят? Понимают ли смысл слов “ставить раком”? То есть когда правда ставят раком…»

Не понимая, как избавиться от Серебристого господина, Сыци вернулась к их с Итин дому. Охранник перед домом всегда пялился на нее. Она не могла одернуть его, чтобы он прекратил, и напускала на себя самоуверенный вид. Ему было не больше тридцати. Каждый раз, когда Сыци возвращалась домой, стоило ей показаться в начале улицы, как его взгляд устремлялся к ней и не отлипал всю дорогу.

Она любила учителя. Эта любовь была как огонь, наконец добытый в темном мире, но нельзя было показывать его окружающим, потому она складывала ладони лодочкой, надувала щеки, чтобы раздуть его посильнее. Сидеть на корточках на углу улицы было утомительно, форма волочилась по земле, как только что пробудившийся, нетерпеливый хвост. Но ведь на самом деле мир стал темным из-за учителя. Рана на ее теле напоминала огромную пропасть, отделявшую ее от других людей. Только сейчас она поймала себя на мысли, что Сыци, только что стоявшая на обочине, бессознательно хочет покончить жизнь самоубийством.

Сыци порылась в ящике. Кулон в виде бутона розы, подаренный Ивэнь, преспокойно цвел себе в шкатулке для драгоценностей. Она надела его. Свисает чуть ниже, чем раньше. Отметкой служила маленькая родинка рядом с ключицей. Снова похудела. Она надела платье, которое они выбирали вместе с сестрицей Ивэнь: тоже с розами на голубом фоне. Сыци расплакалась, пожимая плечами. Вот уж не думала, что первый раз наденет платье для такого случая. Написание предсмертной записки слишком похоже на игру. Если и писать, то получится одно предложение: «Мне плохо от этой любви».

Она отдернула занавески. На улице совсем темно, поток фар, которые приближались и удалялись, напоминал танское стихотворение, которое она с детства знала наизусть. Сыци вышла на балкон и посмотрел вниз. Рев мотоцикла с оторванным глушителем, поднимавшийся от магазинчика внизу до седьмого этажа, казался ласковым. Прохожие с сигаретами в зубах брели по улице, повесив головы, а перед их лицами покачивался дым, и казалось, что они преследуют светлячка. Она перелезла через ограждение, ухватилась за перила, поставив ноги на горизонтальную перегородку и даже ступнями ощутив отдававший кровью привкус железной ограды. Она подумала: «Надо просто отпустить руку или чтобы нога соскользнула. Второе не так глупо, как первое». Ветер надул подол платья, оживляя цветы на ткани. Еще живым людям нравятся еще живые? Ей было очень грустно оттого, что она сейчас умрет. В этот момент она посмотрела вниз и увидела, что охранник снова пялится на нее, замерев на месте и запрокинув голову так, будто его стукнули по затылку, но при этом не собирается ни звать полицию, ни кричать. Он словно бы смотрел на дождь или облака. У Сыци в мозгу мелькнула лишь одна мысль: ужасно стыдно. Она тут же забралась обратно, двигаясь очень аккуратно, словно это не ее руки и ноги. Ей всего шестнадцать, но она была уверена, что это самая постыдная сцена в ее жизни.

На балконе она разрыдалась так, что внутренности разрывались на мелкие кусочки, а потом отправила сообщение учителю: «Мне плохо от этой любви». Потом Ли Гохуа вернулся на Тайвань и никак не прокомментировал сообщение. Учитель был смертью, подобной любви. Любовь – метафора, и смерть – метафора. Изначально в этом офисе о человеке судили по одежке. Впоследствии Итин прочла в дневнике запись Сыци: «За вечер столько всего может случиться». Но Сыци ошиблась, это не было самой постыдной сценой в ее жизни.

Ли Гохуа с коллегами поехал в Сингапур. Каждый день они вставали очень поздно, сначала посещали достопримечательности, чтобы щелкнуть пару снимков, а затем неспешно направлялись в квартал красных фонарей. Фотографии предназначались для жен и детей.

Сингапурский квартал красных фонарей соответствовал названию: повсюду зажигали красные фонари. Ли Гохуа подумал: «Здесь никто не читал Су Туна[53], так что тут классику вспоминать – только зря время тратить». Учитель физики спросил: «Ну что, встречаемся через час?» Очки учителя английского предательски задрожали. Он сказал со смехом: «Мне часа мало». Все тоже засмеялись. Учитель математики похлопал англичанина по плечу: «Хорошо быть молодым, да и вообще, я редко хожу к проституткам». Учитель Ли сказал: «Я тоже очень редко». Никто не хотел признаваться в добытом обманом. Англичанин засмеялся: «А если девочка окажется мастерицей, вы тоже будете нос воротить?» Ли Гохуа подумал: «Англичанин не слишком-то сердечный и излишне нетерпеливый, он не поймет, какое ощущение успеха сможет в итоге вытрясти из вас юная девочка, которая даже не знает, что нужно раздвинуть ноги. Только так и можно дать ученицам знания. Это называется душой учителя. Весенний ветер рождает дождь, сея семена просвещения». Улыбка из души учителя переползла на лицо. Всем хотелось знать, почему он улыбается. Он молча покачал головой, а потом повернулся к физику и сказал: «Надеюсь, ты не будешь чувствовать себя виноватым перед своей актриской». Учитель физики отмахнулся: «Ну, это другое». Учитель Ли рассмеялся: «Жена – душа, проститутка – плоть, а послушная актриса – плоть и душа, слившиеся воедино. Да ты реально счастливчик». Учитель физики снял очки, чтобы протереть их, он молчал. До учителя Ли дошло, что он слишком много болтает, совсем как девушка, которая бросает на подруг завистливые взгляды, и он тут же великодушно признался: «А я порвал с той своей студенточкой». У всех его коллег на лице читалось изумление, но не из-за того, что опечалились из-за него, а потому что сомневались, кто кого бросил. Учитель Ли сказал: «Это же хорошо, очень хорошо, прям-таки прекрасно, а то двух одновременно я не потяну». Сколько лет? Учитель Ли усмехнулся, но не ответил. Значит, младше шестнадцати, а это незаконно. Они не удержались от завистливых взглядов, а учитель Ли сидел с каменным лицом. Учитель математики громко сказал: «А кто не постареет?» Учитель Ли сказал: «Мы постареем, а девочки нет». Впоследствии фраза глубоко отпечаталась в душах этих учителей.

Они весело смеялись и поднимали тосты, чокаясь минералкой, прихваченной из отеля. Выпьем до дна. За стариков, которые дряхлеют и уменьшаются в размерах, как речная галька! За учебный год, который всегда приносит что-то новенькое, как река! За товарищей по руслу! За каждый камешек, который точно знает, что ему потребуется «Виагра», чтобы не смалодушничать и противостоять реке. За новое тысячелетие под знаком «Виагры», которая, словно атомная бомба, дает дополнительное время одному из игроков. За страну, жители которой говорят на китайском, но в то же время в ней на законных основаниях существует квартал красных фонарей! За политический режим, который основан на власти кланов, но не отключает свет в квартале красных фонарей!