выше меня будете…

Домой, к Вере, ехали в такси. Люка сидела напротив сестры и близко смотрела ей в лицо. «Изменилась. Нет, такая же. Только еще немного беспокойнее…»

— А бананов на пальмах нет, Люка, — быстро говорила Вера, блестя серыми глазами. — И пальмы оборванные. Ужасно надоедают. И совсем там уже не так чудно. Море как синька. И скучно, гораздо скучнее, чем здесь.

Дома, сняв пальто, снова долго целовались, и Люка, уже не стесняясь, вешалась на шею сестре.

Потом Вера заперлась в ванной с Екатериной Львовной и шепталась с ней там.

Люка напрасно водила ухом взад и вперед по двери, выискивая, где послышнее, ничего нельзя было разобрать за шумом воды.

Завтракали весело.

— Верочка, у тебя усталый вид, — беспокоился Владимир Иванович, — ты бы прилегла.

Вера пожала плечами:

— Ложись сам, если устал.

— Но ты плохо спала в поезде. Я думал…

— Слишком много ты думаешь…

Вера говорила с мужем резко и недовольно, совсем как с Люкой когда-то, но теперь, поворачиваясь к сестре, она ласково улыбалась.

— Ну как, Люка? Пойдем чемодан распаковывать. Может быть, и для тебя там что-нибудь найдется.

Люка поняла. Времена переменились. Теперь на ее, Люкиной, улице праздник.

Целый день провели вместе, как-то особенно нежно, почти влюбленно.

«А ты счастлива?» — хотела спросить Люка, но «счастлива» показалось неподходящим.

— А ты довольна? — спросила она.

Вера рассеянно кивнула:

— Конечно, конечно…

Но Люка уже ахала над подарками:

— Это все мне? И конфеты, и чулки, и сумка?.. И тебе не жалко?..

Домой собрались поздно и в прихожей долго огорченно прощались, как перед длинной разлукой.

— Ты завтра придешь к нам, Верочка?

— Да, непременно. И все-таки зачем вы уходите? Знаешь что, мама? Оставь мне Люку до завтра. Ведь ты не будешь бояться спать одна?

— Бояться? — удивилась Екатерина Львовна. — Но ведь ей надо в лицей. Она и так сегодня не ходила.

— И завтра не пойдет, велика важность… Хочешь у меня остаться, Люка?

— Еще бы…

— Ну хорошо. Пусть остается.

Люка волчком закружилась по прихожей. Владимир Иванович запер за Екатериной Львовной дверь.

— Где же Люка будет спать?

— Как где? Со мной в спальне.

— А я?

— А ты в кабинете на диване.

Владимир Иванович ничего не возразил.

— Ну, Люка, идем скорее. Я умираю от усталости…

Лиловое одеяло откинуто. Простыни и наволочки с кружевом и на столике фиалки.

Вера снимает платье.

— Нет, нет, позволь, я тебя раздену, Вера.

Люка садится на ковер.

— Дай ногу. Туфли сниму. — И вдруг удивленно поднимает голову. — Что это? Почему не пахнет духами?

— Так, — отвечает Вера.

— Опять «так». И душишься ты так и не душишься так. Отчего?

— Оттого, что… Незачем.

Люка широко открывает глаза:

— Ну да. Незачем.

Люка уже стянула Верины чулки.

— Не понимаю…

— Не понимаешь? — Вера сидит на кровати, болтая босыми ногами. — Не для кого.

— Как так? Мне казалось, что когда замужем…

— Мало ли что тебе казалось…

Люка трется щекой о Верино гладкое колено:

— Я так люблю, когда ты надушена. Подушись. Ну, для меня, пожалуйста.

Вера, смеясь, встает и, придерживая рубашку на груди, подходит к туалету.

— Скажите, какая требовательная. Может быть, и губы прикажете намазать?

— И губы намажь, чтобы совсем хорошенькая. Ах, какая ты прелесть.

Люка с размаху кидается в кровать, натягивает лиловое одеяло.

Какая широкая кровать, холодная, гладкая. И вдруг на минуту ощущение той ночи, когда в первый раз прилетал Азраил. Та же тревога и легкость в крови и даже как будто опять вкус лунного света на кончике языка.

Люка вытягивается:

— Как хорошо… Вера…

В дверь тихо постучали.

— Что такое еще?

Вера недовольно пошла посмотреть. В коридоре стоял Владимир Иванович в пижаме.

— Что тебе, Володя?

— Верочка, мне надо с тобой поговорить.

— Ну что такое? Завтра скажешь.

— Послушай, ведь это первая ночь в нашей квартире.

— Ах, оставь. Что за глупости? И не все ли равно…

— Хорошо, хорошо. Не сердись, Верочка. Спокойной ночи.

Вера закрыла дверь. Люка из кровати протянула к ней руки:

— Скоро ли ты? Мне холодно одной.

Вера приподняла одеяло и легла рядом с сестрой:

— Ну вот. Туши, Люка.

— Нет. Подожди. Я хочу на тебя посмотреть. Положи голову на подушку. Закрой глаза. Вот так.

Вера рассмеялась:

— Ах, Люка. Распустила я тебя, на свою беду. Ну, нагляделась? Туши.

Люка в темноте прижалась к Вериному теплому душистому плечу:

— Как хорошо, что ты вернулась.

Вера крепко обняла ее:

— Маленькая моя Люка… Какая худенькая. Одни ребрышки. Цыпленок мой.

Люка вздрагивала:

— Как хорошо… как хорошо…

— Слушай, — вдруг тихо над самым ухом зашептала Вера. — Скажи… Скажи, ты никого не видела?..

Люкино сердце застучало.

— Видела… — прошептала она.

— Кого?.. — почти испуганно спросила Вера.

— Арсения Николаевича.

Стало совсем тихо. Ну да. Напрасно Люка сказала. Вере неинтересно. Вера заснула. Но Вера придвинулась еще ближе.

— Где ты его видела? Что он говорил?..

— Около нашего дома. На прошлой неделе. Он спросил, скоро ли ты приедешь. Просил кланяться.

— Больше ничего?

— Больше ничего…

И опять тихо…

— Ну спи… Довольно болтать, спи.

Люка зажмурилась. Не надо было про Арсения. На Веру только сон нагнало. А было так хорошо… Она вздохнула.

— Не спишь, Люка?..

— Не сплю.

— Любишь меня, Люка?

— Люблю.

— Больше всего на свете?

Люка подумала немного. Надо честно.

— Почти… — Больше всего на свете она любит Арсения.

— А ты, Вера?

— И я… почти…

Вера открыла сонные глаза и увидела перед собой лицо Арсения. Его черные глаза смотрели прямо на них. Но Вера не могла разобрать на кого. На нее или на Люку.

— Больше всего на свете люблю тебя, — прошептала она ему, засыпая.

4

Жить стало очень весело. Денег было много, а к весне Вера обещала велосипед. Люка и не думала, что бывает такая приятная, легкая жизнь. И Вера веселая, с каждым днем все веселее.

Так прошел месяц. Люка только не очень верила, неужели так может быть долго, всегда. И тревожно ждала чего-то, чего-то, что все сломает, исковеркает, от чего станет еще хуже, чем прежде. Но успокаивала себя: «А вдруг я напрасно боюсь?..»

Но оказалось, не напрасно. Это «что-то» все-таки началось, и началось оно так.

Люка возвращалась из лицея в февральский ветреный день. Было еще холодно, но ветер дул уже по-весеннему нежно. Люка медленно шла и улыбалась. Как хорошо. Небо легкое, весеннее. И земля легкая, и ноги легкие, и дышать легко. Все такое легкое-легкое. Только кажется тяжелым, только кажется неподвижным, а на самом деле все летит и звенит. Люка склоняет голову и слушает тихий звон трамваев, ветра, и