— У нас все тренеры — минимум кандидаты в мастера спорта. А еще Тимур Волынский с этого года две группы ведет. Да, тот самый. Он когда-то юниорский «Ролан Гаррос» выиграл.

Интересно, это очень круто? Арина спросила у одной из спортсменок. Та с удовольствием объяснила: в мире есть четыре самых крупных турнира. И Тимур, когда ему было шестнадцать, выиграл тот из них, что в Париже.

— В шестнадцать лет?! — поразилась Арина.

— Ну, это как бы не совсем настоящий турнир. Лайт-версия для подростков. «До взрослого ему — как до Плутона и обратно». Андрей Рублев[4] сказал.

— Кто?!

— Ох, темнота! Ну, рыженький такой, симпатичный!

Спортсменка убежала в душевую.

Арина вспомнила одухотворенное лицо актера Анатолия Солоницына из фильма Тарковского. Для нее — он единственный Рублев. А есть, значит, еще какой-то? Никогда она ничего не поймет в теннисном мире.

Администратором в академию ее не взяли. Опыта нет, плюс робкий характер видно за километр. Менее почетные должности уборщиц тоже оказались плотно оккупированы — гостьями из Казахстана и Киргизии. Единственное, что предложили, — девочкой на побегушках в буфете. Мыть посуду, таскать продукты. Когда турниры, полно народу — делать сэндвичи и резать салаты. Зарплата — процент от выручки. Крошечный.

Но Арина не возражала. Буфет — отличное место. Расположен замечательно: на втором этаже, метров на пять выше уровня кортов. Будто зрительный зал со всеми удобствами. Здесь и столики стояли, и диваны, и даже зачем-то пианино, всегда, впрочем, закрытое, со строгой табличкой: «НЕ ИГРАТЬ!»

В буфете и рядом постоянно болтался народ. Отдыхали между тренировками тренеры и спортсмены, родители пили кофе, не сводя со своих чад глаз. А когда у Арины выпадала свободная минутка, она наблюдала за Тимуром. Как он ходит. Как эффектной и гибкой пантерой отбивает чахленькие, детские мячи. Как склоняется к мальчику или девочке, поправляет ракетку, помогает сделать удар. Как улыбается, сердится. Даже когда Тимур явно кокетничал с Ингой Матвеевной, красивой и молодой спортивным директором, Арина не сердилась. Все правильно любимый делает, начальство надо задабривать.

Сама она прилагала все силы, чтобы не броситься к Тимуру, едва он голову поднимет, едва посмотрит в сторону кафе. Все казалось — он не просто случайно взглянул, а ее зовет. Хотя умом понимала: с какой стати? Тем более что буфетчикам и прочему низшему персоналу вообще не позволялось выходить на корты. Там особое покрытие, только в кроссовках или в специальной сменной обуви можно.

Из-за стойки буфета видно многое. Арина внимательно наблюдала за теннисными ребятами, за их родителями. Быстро поняла: разумных людей среди них нет. Ни одного. Каждый, в большей или меньшей степени, одержим: победами, кубками, славой, пресловутым «Ролан Гарросом». Когда в академии проходили турниры — в основном на них съезжались подростки, но иногда и дети лет девяти, — страсти кипели, слезы лились. Будто бразильский сериал смотришь. Утонченные, интеллигентнейшего вида мамы, когда их чада проигрывали, витиевато матерились. А отцы соперников по корту, бывало, пытались прямо здесь, в буфете, схватиться врукопашную. Победители ликовали и требовали у родителей бонусов: кто шоколадку, а кто и айфон. Побежденные рыдали, и утешали их редко. Чаще добивали: «Сам виноват, подачи не было, в корт не попадал».

Арина однажды не выдержала, шепнула буфетчице:

— Дурдом. Хоть бы пожалели ребенка.

Наталья Максимовна со знанием дела отозвалась:

— Если жалеть — чемпиона не вырастишь.

И Тимур вечером подтвердил:

— Да, сюсюкать нельзя. Я, когда проигрывал, меня тренер сразу на корт гнал. Прикинь: два часа на турнире отбегаешь, сил вообще нет. А он тебя еще пару часов шпыняет — влево, вправо, к сетке. На полной скорости. Я потом до раздевалки дойти не мог — падал.

«Но только ты все равно не стал чемпионом», — грустно подумала Арина.

А сколько детей из академии выбьется в звезды? Один, может, двое. Остальным останется, как Тиму, идти в тренеры, накидывать мячики и лишь мечтать о славе и полетах бизнес-классом.

Впрочем, чего на теннис пенять? В собственной профессии, музыке, очень похожая ситуация. Редкие счастливчики колесят по миру, остальные — собирают полупустые залы в домах культуры.

Арина — редкий случай среди скрипачек — никогда не хотела выступать соло. До обморока, до икоты боялась, что сфальшивит. Одна. На сцене. Перед черным и страшным зрительным залом.

И ей было чрезвычайно жаль крошечных, тонконогих детей, которые метались по огромному пространству корта. Слабенькими руками отбивались от сильных, злых, подкрученных, резаных (она потихоньку усваивала терминологию) мячиков.

В конце марта, когда не только уверенный в себе Тим, но и робкая Арина вполне прижились в академии, здесь проходил особо нервный турнир. Младшая буфетчица толком не знала — то ли путевку куда-то на европейский чемпионат разыгрывали, то ли просто высокая категория, а значит, феерия рейтинговых очков для победителя. Она, из-за своей стойки, видела одно: атмосфера в их «амфитеатре» искрит и вот-вот что-нибудь взорвется. Дети в отчаянии швыряли ракетки на корт, родители вопили: «Возьми себя в руки, слабак!» Кто-то из неудачников проиграл подачу и со всей силы запулил мяч на сторону соперника. Победитель еле успел отскочить. Его родители завопили на обидчика:

— Придурок! Мы тебе шею свернем!

«Придурок», мальчишка лет десяти от роду, затравленно пошаркал принимать подачу. Его соперник подбросил мяч, замахнулся. Ударить не успел — уже другой голос выкрикнул:

— Промахнись!

И парень промазал. Сначала первую подачу, потом вторую.

— Браво! — выкрикнули из амфитеатра.

Судья рявкнул:

— Штрафное очко принимающему! Пятнадцать — ноль![5]

— С какой стати? — возмутились теперь уже другие родители.

И тут Арина не выдержала. Решительно откинула буфетную стойку.

— Пошла разнимать? — хихикнула Наталья Максимовна.

Но девушка на разъяренных зрителей не взглянула. Подошла к запыленному пианино. Откинула крышку. Она училась на отделении струнных, на фортепиано особо играть не умела. Но подобрать по слуху даже для средненькой выпускницы музучилища нет проблем. Сразу, со слуха, заиграла бессмертного Боярского:

— Все пройдет — и печаль, и радость. Все пройдет — так устроен свет…

Краем глаза увидела: стихают разговоры. Родители и прочая публика изумленно оборачиваются. На чей-то робкий бас: «На турнире музыка запрещена!» раздается сердитое шиканье.