Теодорих Второй, великий и могучий вождь племени западных готов, что имели власть как по восходу, так и по закату солнца, выглядел как побитая собака, клочья шерсти кот орой проносившийся мимо ветер забил в цепкие кусты окружающего ландшафта… Все, во что он верил, оказалось мифом. Чудовищное предательство Агривульфа не умещалось в его мозгу и требовалось время, чтобы собрать мысли вместе и принять хоть какое-нибудь решение. Он снова поднял глаза на Мерсала:

– Но Кесла с моим ребенком! Если этот ублюдок утащил ее с собой, то что же с ней станется? Она не выдержит тех издевательств, которым он ее, несомненно, подвергнет!

Жрец посмотрел на короля на сей раз траурно-нежно, словно сочувствуя слабоумному ребенку, не могущему отличить конское копыто от козлиной бороды:

– Оставь иллюзии, Теодорих, они не спасут тебя… Никто не утаскивал твою развратную жену из крепости – она ушла отсюда по собственной воле, сопровождая своего давнего любовника и, к слову, отца ее будущего ребенка – Агривульфа. Он увез ее на своей лошади, сопровождаемый верным ему гарнизоном, который он уже давно, пользуясь данной ему властью и твоими постоянными отлучками, перетянул на свою сторону как духовно, так и в военном плане. Бедный король! Должно быть, это самое большое испытание в твоей жизни и от тебя потребуется сейчас весь твой разум и опыт, чтобы спасти положение. Забудь о шлюхе и думай о готах, Теодорих!

Сидящий теперь на земле и тупо уставившийся в одну точку глава племени, казалось, до сих пор не пришел в себя от постигшего его несчастья. Да и, признаться, трудно ожидать от живого человека, будь он королем готов, мясником или портным, сиюминутного правильного решения… Отринуть прошлое, отбросить, как ненужный мусор, идеалы, в которые истово верил, принять еще час назад кажущуюся невозможной истину под силу лишь оторванному от реальности монстру, коим король доблестного племени вестготов не являлся. Пожилой уставший человек, до сих пор судорожно сжимающий рукоятку родного, столько раз спасшего своего хозяина меча, был начисто разрушен постигшим его известием. Доблестный воин, чья роль в мировой истории не оставляет сомнений, находился в полной прострации, не представляя себе ни свою дальнейшую судьбу, ни судьбу вверенного ему Одином племени. Поистине, виражи и хитросплетения жеманницы-воли порой настолько коварны и непредсказуемы, что даже скалы, подобные несгибаемому Теодориху, рассыпаются в мелкий, чуть поскрипывающий под ногами песок, не оставляя ни памяти, ни, тем более, возможности что-либо исправить.

– Послушай, жрец… Быть может, ты расскажешь мне, как долго…как долго длится это… скотство между Кеслой и Агривульфом? И, если ты знал, почему же вовремя не поставил меня в известность?

– Снова ты сказал мимо, Теодорих. Не ты женился на Кесле, а Агривульф путем нехитрой махинации женил тебя на своей полюбовнице, ибо получить ее иным путем не смел тогда и надеяться, в силу ее прямых родственных отношений с правителем эбуронов. Сейчас обстоятельства изменились и, как король свевов, Агривульф может делать все, что захочет. А захочет он многого, ведь в нем течет кровь вандалов, помнишь? Оба они, Агривульф и его шлюха-любовница – твоя жена, изначально глумились над тобою, строя планы и открыто предаваясь оргиям в твое отсутствие, ибо знали, что жрецы, имея обязанности более важные по отношению к племени готов, чем разбирательство любовных дел короля и его ставленника, не скажут тебе ни слова, опасаясь твоего гнева. Всем известна история о моем тебе предупреждении и твоей на него реакции. Ты сам отринул нашу помощь. Это ответ на второй твой вопрос, Теодорих.

Молчание затянулось на добрых полчаса, в течение которых король, сидя на земле и обхватив голову руками, покачивался из стороны в сторону, не то размышляя, не то предаваясь своему горю, а главный жрец племени западных готов, открывший ему глаза на судьбу его, стоял неподвижно на том самом месте, откуда вел свое повествование, и, по видимому, ждал, во что это молчание выльется.

– Что же делать, Мерсалл? Я, признаюсь, несколько потерян и не совсем понимаю, есть ли у нас шансы… Но ты-то ведь проследил все с самых истоков и наверняка имеешь какие-то мысли или даже план? Спаси же своего короля, жрец, дай ему возможность покарать виновных и вернуть равновесие и справедливость!

Жрец медленно поднял уставшие глаза на Теодориха Второго, и особой любви в их отрешенном взгляде, пожалуй, не было заметно:

– Признаюсь, Теодорих, твоя судьба как короля меня интересует крайне мало, ибо просчет твой действительно велик, да и к нам, жрецам, ты всегда относился без особой симпатии, заигрывая с арианскими миссионерами, единственной целью которых было, бесспорно, препровождение тебя в выдуманный ими Ад. Но я гот, и судьба моего племени для меня превыше старых счетов, посему я поделюсь с тобой, вождь, своими мыслями…

На восемнадцатый день после этого разговора по приказу из Тулузы войско вестготов, разделившись на две части, одну из которых возглавил Сумерих, один из испытанных боями приближенных короля, другую же – Теодорих лично, выступило в поход, дабы привести в исполнение тщательно разработанный и лишенный какого бы то ни было милосердия план укрепления позиций готов на восточных и юго-восточных рубежах, где это было действительно необходимо.

Ведомые Сумерихом воины, пройдя немалое расстояние ночной рекой, которую вандалы чтили как западный оплот своих тогдашних границ, с первыми лучами ленивого красного солнца врезались в тыл последним, крайне обескуражив сонных обитателей угрюмо-безобразных берлог и уничтожив добрых две трети презираемого племени. Лохматая голова правителя вандалов, окруженная компанией схожих атрибутов его жрецов, украсила, отвислыми щеками и выбитым глазом повеселив завоевателей, большой кленовый кол, воткнутый в землю прямо у входа в его мерзкое жилище. Все те, в ком можно было заподозрить его родственников или же свойственников, были казнены с особым подходом – продуманно, вычурно и, можно сказать, изящно. Остатки лишившихся от ужаса разума вандалов рассеялись по окрестностям, не постигая, как могла провалиться столь блестяще, как им ранее казалось, спланированная сегодняшним королем свевов, Агривульфом, операция по умножению их мощи. Конечно же, отдельные части племени, разбросанные по долине, не могли быть выявлены и уничтожены столь быстро, но разгром главного стойбища вкупе с обезглавливанием, в прямом и переносном смысле, верхушки племени долго еще не позволит вандалам действовать хоть сколько-нибудь слаженно в своих набегах, успех которых через это, без сомнения, пострадает.

Главным же было, тем не менее, не это. Теперь, после лишения вандалов какой-либо организации, те не могли даже помышлять о том, чтобы прийти на выручку возглавляемым Агривульфом мерзким собакам-свевам, с которыми лишь короткое время назад было заключено соглашение о совместных действиях против вестготов и которыми так для них неожиданно занялось ведомое Теодорихом войско.

В то самое время, когда Сумерих сортировал по рангам головы жрецов и "знати" вандалов, удар сокрушительной силы обрушился на недобитых в предшествующих боях свевов, в считанные часы сломив их достаточно слабое неподготовленное сопротивление и взяв Брагу – их мерзкую столицу.