начнут. Не раз случалось накрывать виновных на месте преступления. Едешь с разъездом – глядь – впереди тебя искры блещут. “Кто тут, спрашиваешь конвойных казаков, – должен быть в залоге?” – “Та, мабуть, ото, скаженный (сумасшедший) Хаблак люльки захотив покурить”, – получаешь в ответ. Зло возьмет. Подъедешь к виновному, чешешь его, чешешь нагайкою по спине… и вот вам Бог свидетель: казак, бывало, боится нагайки командира больше, чем винтовки черкеса».

Свою военную строевую организацию черноморцы принесли с собою из-за Буга, где у них боевую часть войска составляли кавалерия, пехота и артиллерия. Но своеобразная борьба с горцами и в этом отношении наложила на казачество резкий отпечаток. Запорожская кавалерия так и осталась на Черноморье кавалерией, хотя и преобразованной при императоре Павле в полки; артиллерия заняла свое место на постах и батареях, но пехота существенно изменила прежнее свое назначение. Как мы знаем уже из предыдущего, черноморская пехота представляла собой не столько сухопутные силы, сколько морские. Взятие казаками Березани, участие казачьей флотилии в истреблении турецкого флота под Измаилом, сражение при Кинбурге и пр. составили черноморцам широкую репутацию опытных и храбрых моряков. Переселяясь на Кубань, черноморцы захватили с собой и свою морскую флотилию, но на новом местожительстве казачьи суда оказались совершенно ненужными: на море было стеречь некого, а Кубань, с ее быстрым течением и изменчивым руслом, делала невозможным сколько-нибудь удовлетворительное пользование на ней казачьими военными судами. Сделанные в этом отношении попытки окончились полнейшей неудачей. Так, когда в марте 1802 года казачья команда из 28 человек и двух офицеров, при одной пушке, препровождала из Бугазского лимана в Екатеринодар по Каракубани, протекавшей по владениям враждебных горцев, «байдак», нагруженный порохом и свинцом, то черкесы, сделавши в наиболее удобном для себя месте засаду, бросились на эту команду, овладели байдаком, часть команды и в том числе обоих офицеров перебили, часть изранили и часть забрали в плен. Это был урок, показавший всю непригодность на Кубани байдаков. «Байдаки, – говорит И. Д. Попко, – гонялись за двумя зайцами и ни одного не ловили. Но, что еще невыгоднее, они оставались в бездействии большую половину года чрез обмелевание и замерзание Кубани. А потому существование этих кордонных амфибий кончилось превращением их в простые паромные переправы через Кубань и Протоку». Но взамен утраты морской военной сноровки, приобретенной казаками при иных условиях, черноморцы выработали своеобразный пехотный строй. Казак-пехотинец был очень зорким, неутомимым, искусным и опасным для горца охранителем границы, залегши ночью в залогах и следя часто по пятам черкеса до самых и от самых аульных его жилищ. Особенно громкую известность приобрели в этом отношении черноморские пластуны.

Пластуны не составляли самостоятельной части войска, но встречались всюду по линии особыми мелкими дружинами или, вернее, товариществами. Стоя всегда на самом опасном месте, они несли передовую службу, были застрельщиками, лазутчиками и разведчиками, и, усваивая приемы и сноровку неприятеля, платили черкесам вдвойне и втройне за причиняемые ими беспокойства. Вот как характеризует пластуна казак-современник, на которого мы не раз ссылались выше и который воочию рядом с собой наблюдал в боевой и обыденной жизни пластуна. Пластун – «это обыкновенно дюжий, валкий на ходу казак первообразного малороссийского складу и закалу: тяжелый на подъем и неутомимый, не знающий удержу после подъема; при хотеньи – бегущий на гору, при нехотеньи – еле плетущийся под гору; ничего не обещающий вне дела и удивляющий неистощимым запасом и разнообразием, бесконечной тягучестью (т. е. широтой. – Прим. ред.) способностей в деле… Это тяжеловатый и угловатый камень, которым неопытный и нетерпеливый зодчий может пренебречь, но который, если его поворочать на все стороны, может угодить в главу угла. Из служилых людей различных народностей, входящих в могучий состав русского воинства, быть может, черноморец наиболее имеет нужды в указании, ободрении и добром примере, и потом этот же черноморец наиболее бывает благодарен и отдатлив за всякую заботу о нем, за всякую оказанную ему справедливость и за всякое теплое к нему чувство. В старых песнях о добрых вождях казачества слышен просто плач… Сквозь сильный загар описываемой личности пробивается добродушие, которое легко провести, и вместе суровая сила воли и убеждения, которую трудно погнуть или сломить. Угрюмый взгляд и навощенный, кверху вздернутый ус придают лицу пластуна выражение стойкости и неустрашимости. В самом деле, это лицо, окуренное порохом, превращенное в бронзу непогодами, как бы говорит вам: не бойсь, перед опасностью – ни назад, ни в сторону! Когда вы с ним идете в опасном месте или в опасное дело, – от его шага, от его взгляда и простого слова веет на вас каким-то спокойствием, каким-то забвением опасности. И, может быть, отсюда родилось то поверье, что один человек может заговорить сто других против неприятельского оружия… Пластуны одеваются, как черкесы, и притом, как самые бедные черкесы. Это оттого, что каждый поиск по теснинам и трущобам причиняет сильную аварию их наряду. Черкеска, отрепанная, покрытая разноцветными, нередко даже, – вследствие потерянного терпения во время починки, – кожаными заплатами, папаха вытертая, порыжелая, но, в удостоверение беззаботной отваги, заломленная на затылок; чевяки из кожи дикого кабана, щетиною наружу: вот будничное убранство пластуна. Прибавьте к этому: сухарную сумку за плечами, добрый штуцер в руках, привинтной штуцерный тесак (складной штык. – Прим. ред.) с деревянным набойником, спереди, около пояса и висящие с боков пояса, так называемые причандалья: пороховницу, кулечницу (от: «куля» – пуля. – Прим. ред.), отвертку, жирник (коробочка с оружейной смазкой. – Прим. ред.), шило из рога дикого козла, иногда котелок, иногда балалайку или даже скрипку – и вы составите себе полное понятие о походной наружности пластуна, как она есть»[4]…

Живя товариществами и производя поиски за черкесами также партиями, пластуны имели свои обыкновения, право выбора молодых казаков и действовали на разведках на собственный риск и страх. Нескольким человекам, зашедшим на земли неприятеля, да еще такого, как черкесы, не от кого было ждать помощи в случае беды. Тут требовались собственные силы и изворотливость, иначе на каждом шагу пластуну грозили или смерть, или плен. И в среде пластунов действительно вырабатывались замечательные воины и личности. Терпение и отвага при поисках, стойкость и неустрашимость в случае встречи с врагом, изворотливость и хитрость при необходимости обмануть противника, прекрасное знание местности и уменье при этом пользоваться ее выгодами, меткий и рассчитанный выстрел, привычка щадить врага при случае и держать в то же время его в почтительном отдалении от себя – все это налагало особый, весьма своеобразный отпечаток на деятельность и поступки пластуна, делало его в глазах черкеса особенно назойливым и опасным противником. Нередко