Немногие из двухсот казаков, участвовавших в этом побоище, спаслись, да и из них часть сильно израненненых тогда же умерла; но зато было спасено ценой этой кроваво-обильной казачьей жертвы население двух куреней! «С тех пор, – говорит Короленко, – прошло более полувека (а теперь более 3/4 века); затихла гроза войны на берегах Кубани; заросло травою поле, облитое казацкой кровью, усеянное костьми казаков, и только скромный памятник, поставленный усердием признательных черноморцев, указывает могилу падшего с товарищами за царя и родину героя Тиховского!» Да, черноморцы не привыкли к пышным памятникам, но умели умирать героями за родину…

Подобными случайностями была полна военная жизнь черноморских казаков. Несмотря на свои военные преимущества, казаку приходилось чаще защищать свой край, чем нападать и опустошать неприятельский. Русское правительство очень долго предпочитало такое положение войска наступательной борьбе с горцами частью из желания подкупить, так сказать, этих последних, а частью в видах сохранения добрых отношений с Турцией, которая могла считать репрессивные меры казачества нарушением существовавших трактатов. С своей стороны Турция также обязана была сдерживать воинственные порывы чсркесских племен, не допускать их до открытой вражды и нападений на казачьи поселения. С этой целью в турецкой крепости Анапе имел постоянное местопребывание нарочито назначенный паша. Действительность, однако, свидетельствовала о полном бессилии турецкой власти в деле обуздания воинственных горцев. Набеги черкесов мелкими партиями на Черноморию продолжались почти беспрерывно. Черкесы уводили казачий скот и брали население в плен. А турецкий паша в это время или бездействовал по беспечности, или же, несмотря на все свое желание, не мог ничего сделать. Черкесы не хотели его слушаться, отказывались возвращать по его приказанию казакам заграбленный скот и пленников; когда же паша грозил им военными мерами, то они смело отвечали, что черкесы – вольный народ, не признающий никакой власти – ни русской, ни турецкой, и будут с оружием в руках защищать свою свободу от всякого посягательства на нее со стороны турецкого чиновника. Дело доходило даже до того, что казаки должны были защищать турецких чиновников от подчиненных турецкому же правительству подданных. При таких обстоятельствах турецкий паша сводил свою верховную над горцами власть к тому, что в одних случаях предупреждал казаков о готовившихся на них набегах горцев, а в других просил казачье начальство разделаться с черкесами по своему усмотрению с помощью военной силы. Но чуть менялись обстоятельства – становились натянутыми отношения между Россией и Турцией, занимал место анапского паши недоброжелатель русских и т. п.; как тот же паша, обязанный удерживать черкесов от набегов, подстрекал втайне черкесские племена к враждебным действиям против казаков. Как ни долготерпеливо, поэтому, было в этом отношении русское правительство и казаки, а в конце концов приходилось держаться с горцами их же политики – за набег платить набегом и за разорение разорением. Наряжались военные экспедиции, казаки переходили на земли горцев, разоряли аулы, жгли хлеб и сено, уводили скот, брали в плен население, одним словом, в свою очередь повторяли то же самое, что делали черкесы на казачьих землях. Возгорались военные действия в духе того времени. Казаки, превосходившие черкес если не численностью, то военной организацией, и располагавшие страшным врагом горца – орудиями, почти всегда выходили полными победителями. Особенно часты и опустошительны были походы казаков в горы под командой войсковых атаманов Бурсака, Бескровного, Заводовского и генералов Донского войска Власова и Черноморского Бабича. Каждый такой поход на время отнимал у горцев охоту к набегам, но, само собой разумеется, не умерял вражды черкесов против казаков, а лишь усиливал. К чести казаков и их начальства нужно прибавить, что, действуя самостоятельно, они всегда относились к своим врагам снисходительнее, чем выполняя в этом отношении волю стороннего для них начальства вместе с регулярными войсками. В свое время командующий кавказскими войсками Ермолов, основываясь на донесении генерала Власова о положении Червоморского войска и не принявши во внимание ни условий существования войска, ни особенностей во внутреннем строе и отношениях черноморцев, ни характера их военной защиты границ, ни приемов казачьей борьбы, громил в приказе на имя войскового атамана Матвеева черноморцев как «сброд людей, похищавших именование военных», и требовал бо́льшего проявления воинственности по отношению к горцам. По воле Ермолова войско было подчинено в военном отношении генералу Власову. Начались жестокие расправы с горцами по распоряжению этого последнего, наказавшего первоначально черкесов на казачьих землях в так называемой «калауской битве», погубившей цвет черкесской молодежи и героев. Но что же в конце концов оказалось? Расправа эта далеко перешла границы обычной казачьей сдержанности и потребовала вмешательства в дело императора Николая Павловича. Уволив генерала Власова от начальствования над военными силами черноморцев, император Николай дал в рескрипте на имя Ермолова следующую характеристику заключительных военных действий Власова против горцев: «ясно видно, – говорится в этом рескрипте, – что не только одно лишь презрительное желание приобресть для себя и подчиненных знаки военных отличий легкими трудами при разорении жилищ несчастных жертв, но непростительное тщеславие и постыднейшие виды корысти служили им основанием». Теперь, когда старые участники в войне черноморцев с горцами давно уже сошли со сцены в могилу и история вступила в свои права, можно положительно констатировать тот прискорбный факт, что жестокие расправы с горцами не раз были лишь предлогом для многих из этих чиновных участников к получению военных знаков отличия и чинов. Крайностями порождались крайности. Наказания провинившихся против войска горцев часто касались не только действительных виновников, но и мнимых или просто неповинных. То, что не входило в расчеты казаков, частью приходилось им выполнять по приказанию, а частью поддерживалось постыдным позволением брать с горцев военную добычу, добывать “баранту”» (угонять скот. – Прим. ред.)…

Таким образом, военная служба черноморских казаков в пределах родины слагалась из двоякого рода действий: защиты границы или отражения врагов, с одной стороны, и военных реквизиций или «походов», с другой. Правдивая история выгодно в этом отношении оттеняет поступки казаков: казак всегда предпочитал деятельную охрану военным кровавым столкновениям, чаще не допускал до этого горцев, чем переходил сам в наступление, и вообще ценил худой мир выше доброй войны. Даже в своих укреплениях по линии, под напором постоянных тревог, возбуждавшихся горцами, черноморец умел обставить себя мирными занятиями: здесь он плел свои классические «сапеты» (кошели) для хлеба, приготовлял вилы, грабли, оси, «возы» и «повозки», запасался лесными материалами для домашнего обихода, и каждый раз, когда казачка приезжала к мужу «на кордон», все это добро направлялось с нею домой. Отвлечение рабочих рук от казачьего хозяйства таким образом отчасти ослаблялось этими занятиями казака на линии. Правда, все это