«Дело, безусловно, не простое. Суть этих выборов вот в чем: захочет ли народ присоединиться к политике, проводимой с 1940 года и известной под названием политики “национального сплочения”, в задачи которой входило объединение всех вокруг одной национальной “позиции” и неуклонное следование демократии, практикуемой во всей нашей стране и нашедшей свое выражение в понятиях — король, правительство и ригсдаг…»

После выборов Йорген Йоргенсен сказал так: «Основа для общей политики всех партий получила признание», — и газета «Социал-демократен» сделала следующие выводы:

«На этих выборах речь шла не о правительстве — оно находилось вне дискуссий, — а о том, чтобы повысить роль ригсдага в деле продолжающегося сотрудничества, чтобы действовать от имени народа и защищать наши исконные права.

В этом суть всего дела. И оно разрешилось как нельзя лучше, самым убедительным образом, если не сказать ошеломляющим образом, когда на выборы пришли все, без исключения.

Когда же писались эти строки, нельзя было, однако, с абсолютной точностью сказать о возможном соотношении сил в отдельных партиях. Но ясный ответ на вопрос о выборах заключается в том, что коалиционные партии, сплотившись, получили большинство голосов избирателей, тогда как честолюбивые надежды национал-социалистов, о которых они до выборов кричали на всех перекрестках, провалились окончательно и бесповоротно, и партия тем самым заняла место, весьма и весьма скромное, на периферии датской политики».

Это была правильная оценка положения. Нацисты, которые раньше с помпой и гамом готовились к «передаче власти», потерпели явное поражение. Для этой партии, этой пятой колонны, провал на выборах был потрясающим. Число голосов понизилось со 100 000 до 69 000. Началось брожение внутри партии, за короткий срок датский нацизм превратился из политического фактора в банду, из рядов которой вербовали в добровольческие корпуса Шальбурга и Хипо.

А как посмотрели на все это немцы? Представитель немецкого министерства иностранных дел сказал 24 марта 1943 года:

«Население показало, что оно в преобладающем своем большинстве поддерживает политику Скавениуса, направленную на сохранение и дальнейшее проведение сотрудничества с Германией».

Ясно, что немцам ничего иного не оставалось, как интерпретировать результаты выборов на свой лад. Но победа правительства Скавениуса была не их победа. Напротив, поражение датских нацистов было их поражением. И факты показали, что немцы поняли это. Выборы продемонстрировали, что в Дании не было почвы для учреждения режима Квислинга.

Обвинитель прицепился к политике проволочек, которая велась в правительстве на самых различных уровнях при разрешении самых различных вопросов. Но мы должны здесь установить главные политические линии. И одна из них ясно просматривается в политике Скавениуса. Он желал, чтобы мы лавировали и маневрировали, дабы избежать судеб других оккупированных стран.

И в этом все политики всех партий были с ним согласны. То, что сейчас с презрением называют политикой Скавениуса, тогда было лишь выражением национального единства.

Обвинитель высказался еще насчет высокомерия Скавениуса. Эрик Скавениус не был циником, но он был здравомыслящим человеком. Он постоянно подчеркивал, что внешняя политика относится не к области чувств, а к области разума. Едва ли кто станет возражать ему в этом. И в той опасной для нас ситуации, в которой мы оказались, нам и нашему отечеству нужен был как никогда здравый и трезвый ум. Здесь уместно вспомнить слова Гамлета:

(…) Будь человек

Не раб страстей, — и я его замкну

В средине сердца, в самом сердце сердца (…)

Датчане не выказали теплых чувств Скавениусу, да он и не нуждался в них. Он желал одного — afair trial, дело делать. И потому суд обязан постановить, что политика Скавениуса не была личной пронемецкой политикой Эрика Скавениуса, она была политикой, сплотившей всех значительных государственных деятелей Дании.

Председательствующий: На сегодня суд заканчивает свою работу.

Четвертое заседание

Председательствующий: Суд идет, слово предоставляется общественному обвинителю.

Обвинитель: Высший суд, я перехожу теперь к вопросу о юриспруденции в названном правительстве. И тем самым я поднимаю обвинение против бывшего министра юстиции Тюне Якобсена, которого я хотел бы с разрешения суда допросить. Займите, пожалуйста, свидетельское место.

Председательствующий: Обвиняемый, вы не обязаны, если не желаете, отвечать на вопросы, которые вам будут заданы.

Тюне Якобсен: Я ничего не имею против, я готов отвечать. Мне нечего скрывать. Я занимал неприятную должность… Уриа… я…

Обвинитель: В ваши обязанности сейчас не входит защищать себя, отвечайте только на поставленные вам вопросы. Вы были назначены министром юстиции 8 июля 1941 года, не так ли?

Тюне Якобсен: Да, и считал, что, согласившись, принес себя в жертву.

Обвинитель: Немцы были весьма недовольны министром юстиции Харальдом Петерсеном, вашим предшественником. Как вы лично думаете, почему немцы предложили вам этот пост?

Тюне Якобсен: Я думаю, из-за моих давних связей с немецкими полицейскими, потом меня хорошо знали по работе в международной полицейской Комиссии, так что немцы уважали меня и к моему слову прислушивались.

Обвинитель: В июле 1941 года, вскоре после вашего назначения на министерский пост, прибыла с визитом немецкая полицейская делегация во главе с генералом полиции Беккером. Вы пригласили делегацию на официальный обед в Кристиансборг и выступили с задушевной речью, обращенной к немецким полицейским. Я позволю себе несколько цитат. Вначале вы отметили с радостью, что датские и немецкие полицейские говорили на одном языке, языке профессионалов. «Господа, вы прибыли в Данию, в маленькую страну по сравнению с вашей, — сказали вы дословно. — Но мы сделаем все от нас зависящее, чтобы показать вам некоторые моменты, которые, возможно, вас заинтересует; малая мастерская также может в своей работе достигнуть высокого европейского уровня». И вы закончили свою речь, заявив, что генерал Канштейн и его сотрудники блестяще справлялись с возложенными на них обязанностями, вызывая тем самым в среде датских полицейских уважение, почтение и товарищеские чувства к немецким коллегам. После этого вы подняли ваш бокал и пили за благополучие и успех всей немецкой полиции.

Тюне Якобсен: Все правильно. Нужно вспомнить только, когда это было сказано, а именно, в 1941 году, когда гестапо еще не свирепствовало у нас и почти сразу же после моего назначения на пост министра. Два моих предшественника должны были уйти в отставку по причине трений с немецкими властями. Не было никакой гарантии, что и в третий раз такое не случится. Я приступил к исполнению служебных обязанностей, взяв себе за правило в политическом отношении вести себя уклончиво, и потому вынужден был говорить о том, что я хорошо знал и в чем имел большой опыт, а именно: о профессии полицейского,