– Да что же такое-то! – Мама, не выдержав, всплеснула руками. – Заговорили тебя на них, что ли!

– Да ты не о том думаешь. – Я посмотрел на нее с укоризной. – У этой четыре дня назад мама от рака умерла, а отец по такому случаю опять запил…

– О… – мигом посерьезнев, протянул папа.

Мама прерывисто вздохнула и замерла с широко распахнутыми глазами.

– А во хмелю он буен, – продолжил я пояснять расклад. – Случайно ее на улице встретил – мокрая до нитки, совсем уже никакая. Не оставлять же на холоде… Вот, взял с собой.

– Правильно сделал, – рубанул ладонью воздух папа, – молодец.

– Она говорит, что запоев длиннее недели у него обычно не бывает. Так что ей перекантоваться бы у нас несколько ночей, а?

Папа с готовностью кивнул:

– Да, конечно, пусть живет. Накормим, напоим, спать уложим… Кстати, как ложиться будем? – Он испытующе глянул на меня.

– Я ей свою кровать застелил, а себе кресло раскинул, – ответил я.

– Годится… – Папа еще чуть подумал и уточнил: – Деньги нужны?

– Своих хватит, – отмахнулся я.

– Ну и хорошо. – Он еще что-то прикинул про себя и повернулся к маме: – Пошли тогда спать, завтра ведь не встанем.

– Да погоди ты. – Она торопливо зарылась в холодильник. Высунулась оттуда с трагически прикушенной губой: – Им же завтра после школы обедать нечем!

– Ой, мам! Да в диетическую столовую зайдем, делов-то, – сказал я.

Она посмотрела на меня растерянно, потом в глазах ее блеснула хитринка:

– Я, раз такое дело, отпрошусь, пожалуй, на полдня у Митрофановны… Завтраком вас накормлю, обед приготовлю…

– Ох ты и любопытна… – негромко пробормотал я, укоризненно покачивая головой.

Она чуть зарозовелась.

– А ты как думаешь?! – всплеснула она руками. – Ты какую-то девочку ночевать к себе привел, а я на нее и не посмотрю даже?! Да меня Митрофановна сама с работы домой погонит!

– Все с вами понятно, – ухмыльнулся я, – да смотри, бога ради. Только осторожно – не забывай, в каком она сейчас состоянии.

– Конечно, конечно, – заворковала мама, соглашаясь, а потом тихо, как бы про себя, ввернула: – Оберегает прямо как свою…

Я закатил глаза к небу.

– Крепись. – Папа, проходя, потрепал меня по плечу. – Это только начало.

– Страшно подумать о конце… – пробормотал я ему в спину.

– Э, – резко остановился он, разворачиваясь, – а вот с этим не торопись.

На это я смог только беззвучно разевать рот, словно окунь, только что снятый с крючка.

Папа понял по-своему:

– Да… Надо бы с тобой это проговорить наконец…

– О тычинках и пестиках? – вопросил я голосом, полным безнадежности. – Надеюсь, не прямо сейчас?

– Что, уже не актуально? – Папа задумчиво почесал под бородой. – Ты, главное, не торопись выбирать.

Где-то за моей спиной замерла мама – я не слышал оттуда даже легкого дыхания.

– Пап… Но выбираем не мы, ты в курсе? Как это… – Я пощелкал пальцами. – Мужчина – это товар, который думает, что он – покупатель.

Сзади отчетливо хихикнули. Папа возмущенно вздернул бороду:

– Ты что, уже готов сдаться?

– Папа, – напел я ласковым голосом, – я в девятом классе, ты не забыл?

– Порой начинаю забывать, – сокрушенно признался он. – Я в девятом классе девочек домой на ночь не водил.

– И ты, Брут…

– Ладно, ладно, – вскинул он руки, – будем верить в лучшее.

– Да-да, – согласилась из-за спины мама, – но все равно вы там сильно не шумите.

– Ей что, – качнул я головой в ее сторону, – тоже коньяка досталось?

– Выпросила маленько, – показал папа на пальцах, сколько это. Вышло грамм так сто.

– Как же я вас люблю, – искренне признался я. – Давно хотел вам это сказать. Повезло мне.

Редкий случай: у папы кончились слова. Он кривовато улыбнулся и неловко развел руками. Я оглянулся – мама отвернулась и торопливо терла уголок глаза.

– Ладно… – пробормотал я, смущенно глядя в пол. – Я уже мытый. Пошел спать. Спокойной…

– Спокойной… – нестройным хором прозвучало мне в спину.

Я закрыл за собой дверь и постоял, привыкая к темноте. Постепенно она наполнилась прозрачностью. Мелкая спала на боку, подтянув к себе ноги. Одну ладонь она засунула под подушку, вторую – под щеку. Умильно улыбаясь, я протиснулся вдоль кресла-кровати.

Лег и некоторое время смотрел на шевеление теней на потолке – ветер опять теребил ветви.

«Какой же я счастливый, – поразился я внезапно. – Все есть: любимая девушка, любимая семья, любимая страна. Любимое дело. За что мне так повезло? Чем расплачиваться буду?»

Я поморгал в потолок, потом между моими бровями пролегла складка:

«Об одном прошу: пусть расплачиваться буду только я».

С тем и заснул.

Вторник 7 марта 1978 года, утро

Ленинград, Измайловский проспект

Я проснулся рывком, словно и не спал. Просто открыл глаза в темный еще потолок – и сразу осознал все: слева, чуть посапывая в подушку, спит Мелкая («Все же заболела?» – сразу озаботился я); вчерашний день моментально раскатал передо мной свое полотно, тревожа возможными последствиями. Скосил взгляд вниз – там мама легонько подергивала меня за большой палец ноги.

– Тсс, – выдохнула она, увидев, что я открыл глаза, и поманила за дверь.

Я торопливо натянул майку, схватил штаны и выскользнул следом.

– Я одежду твоей девочке погладила, – шепотом отчиталась она, и я звонко хлопнул себя по лбу – об этом я совсем не подумал.

– Сейчас папа домоется – и ты иди, – продолжила мама, – а потом твою Тому разбудим.

Она чуть прищурилась, выглядывая мою реакцию на идущее настойчивым рефреном «твою», но я думал в тот момент об ином, и затеянное зондирование с треском провалилось. Мама чуть слышно выдохнула, и я не смог определить, чего там было больше – облегчения или разочарования.

– Ага, – мотнул я головой, глядя на тщательно отглаженную девичью форму в прихожей, – спасибо.

Мылся я торопливо, заметно быстрее обычного, и вот этого мама в свои расчеты не заложила. Она, конечно, среагировала на мой выход из ванной, рванув из кухни наперерез, но к дверной ручке я поспел первым.

– Да я разбужу, ты не волнуйся, – сказал маме ласково и шагнул в свою комнату.

В спину мне разочарованно цыкнули. Довольно улыбаясь, я прикрыл дверь.