это лишь подкрепило ложную уверенность в том, что моя ценность связана с моим телом. Но, согласитесь, мне повезло: я получил работу и заработал деньги. Мое тело, которое выглядело так, как выглядело, помогло мне заработать. Правда, как дорого мне это обошлось?

Чего люди не знали о полураздетом студенте-медике, так это того, что за пределами съемочной площадки актер, играющий его, воздерживается от углеводов в течение нескольких недель перед появлением перед камерой без рубашки. Он проводит многие часы в тренажерном зале и не пьет в день съемки воду, чтобы выглядеть более подтянутым. Он подсознательно подавлен, одинок и одержим процентным соотношением мышечной массы и жира, потому что считает, будто его значение для шоу (его работы, его источника дохода) основано исключительно на его внешнем виде.

Я хотел бы сказать вам, что десять лет спустя, после завершения актерской карьеры ради режиссерской, после участия в создании глубоких и многослойных произведений я проработал многие из тех переживаний. Я хотел бы сказать, что после долгих лет, проведенных за съемками документальных фильмов о невероятных людях, живущих со смертельными заболеваниями, я научился иначе смотреть на реальную ценность своего тела — и собственную ценность. Я хотел бы сказать, что отправился в духовное путешествие в двадцать лет, с головой окунулся в религию и ощутил, что обладаю телом, но сам я — не тело. Однако не могу. Да, я знаю все это и понимаю, что так оно и есть, но до сих пор борюсь с собой. Я знаю это, потому что через десять лет, вернувшись к актерской работе, я оказался в такой же ситуации в «Девственнице Джейн». Тогда давление стало еще сильнее, ведь я играл главную мужскую роль в проекте, рассчитанном на международную аудиторию, работал в команде, состоящей из лучших актеров, под прицелом социальных сетей с их новомодными замедленными гифками, и все это ставило под вопрос мою ценность.

Правда, в сравнении с тем, что было десять лет назад, появилось отличие: теперь мой организм не мог выдерживать жесткие тренировки и периодические голодовки, одновременно вкладывая силы и время в бизнес за пределами площадки и в недавно созданную семью. Но, как и раньше, я тревожился, когда предстояли съемки с обнаженным торсом. Я поделился своим беспокойством с друзьями из всех отделов, которые получали сценарий за неделю до того, как он попадал к актерам, и они заранее сообщали мне, когда придется сниматься без рубашки.

И вот, годы спустя после первой работы на телевидении, женатый и готовящийся стать отцом, я заново проходил весь этот путь, но теперь хотя бы осознавал, что происходит, и был не один — моя жена наблюдала за всем этим.

В состоянии большей осознанности я начал прислушиваться к разговорам, которые вел сам с собой, акцентируя внимание на том, что говорил себе в наиболее тяжелые моменты, и вытаскивая эти сообщения на свет. Мы, бахаи, помним слова Бахауллы: «Мужчина должен знать себя и понимать, что ведет к возвышению, а что — к смирению, что — к славе, а что — к унижению, что — к богатству, а что — к бедности». Я попробовал быть с собой честным до жестокости — в том, что касается меня самого, — и понял: мне предстоит много внутренней работы над отношениями с телом. Все это пришло мне в голову во время второго сезона «Девственницы Джейн» — именно тогда я попробовал не скрывать свою уязвимость, открыто признаваясь в комплексах перед разными людьми и коллегами на съемочной площадке. Сначала я говорил что-то вроде: «Я чувствую себя неуверенно и потому не хотел бы сниматься без рубашки в следующем эпизоде». Что в ответ? Ну… да. Смех. «О, заткнись!» «Два страдальца — ты и твой пресс». «Ты шутишь? Я сделал бы все, чтобы выглядеть так же». И хотя это произносилось из лучших побуждений и в каком-то роде звучало как комплимент, я вспоминал все то же ощущение внешней цензуры, с которым часто встречался в юности, и в результате испытывал то самое давление, которого желал избежать.

Хавьер Муньос поделился похожим опытом; он рассказал, что прекрасно чувствовал себя в своем теле, пока New York Times не опубликовал обзор мюзикла Hamilton. В первой же строчке статьи было написано: «Гамильтон выглядит сексуальнее по воскресеньям» — имелось в виду, что по воскресеньям героя играет не Лин-Мануэль Миранда, а заметно более мускулистый Муньос. Хавьер ясно дал понять: он не против столь позитивной оценки, но в то же время очень хорошо осознаёт, какое влияние она на него оказала. В его голове закрутилось: «отлично, сегодня вечером не стану заказывать пиццу, пожалуй, ее (и все подобное) стоит вовсе исключить из рациона».

Смысл понятен: тело определяет нашу ценность. Размер мышц, длина пениса, ширина плеч и обхват талии обусловливают, насколько мы состоятельны. И если наши тела не вписываются в сконструированный обществом шаблон «крутизны/сексуальности/здоровья/привлекательности», нас воспринимают как неполноценных. В то же время, если тело вписывается в шаблон (а это к тому же дает конкретные привилегии), мы молодцы — я молодец, хотя и стою перед вами, исповедуясь в своих проблемах. Мы живем с идеей о том, чтобы постоянно сравнивать — оценивать, измерять и делать выводы. Она заставляет меня (и многих, многих других) страдать — и, как я понял, я тоже участвовал в ее распространении.

Я ЧАСТЬ ПРОБЛЕМЫ

Я начал перебирать свои мысли и действия, связанные с отношениями с телом. Взялся я за это отчасти благодаря жене, которая, хотя и сочувствовала моим проблемам, чертовски устала от моих жалоб на самого себя. Так что спасибо ей огромное, она обратила мое внимание на то, насколько часто я говорил себе и о своем теле в негативном ключе. Я стал слушать себя. Когда я понял, что ругаю собственное тело? Что именно я говорил? Что заставляло меня плохо относиться к своему телу? Глядя в зеркало, искал ли я в первую очередь изъяны? Чем больше я осознавал свои мысли и действия, тем больше разочаровывался в существующих системах, поддерживающих идеи, зачастую ведущие к нездоровому образу тела, телесной дисморфии и расстройствам пищевого поведения.

Именно тогда я осознал, что внутри меня до сих пор живет мальчик-подросток, который ищет самоутверждения и принятия, и мне стоит начать переосмысливать все то, что он узнал о своем теле из телешоу, журналов и от сверстников. Но в процессе переосмысления этих посланий я понял: сама моя актерская карьера — роли, которые я сыграл, тюрьма из предрассудков, в которую я посадил себя, —