«С ума сойти…» — Макс осторожно вел машину и пристально смотрел на дорогу, объезжал все ямки и выбоины так, точно вазу хрустальную вез. Сдуреть, как все у них запутано, а папаша Юлькин хорошо соображал, защищая дочку от всяких случайностей. Теперь понятно, почему ее отпустили тогда — годками не вышла, денежки свои в банке истребовать не могла, решили подождать, пока подрастет. А банкиры, ясное дело, в случае трагического исхода землю будут рыть, чтобы деньги из страны не ушли, и каким боком тут Левицкая — непонятно. Просто Юлька в себя пока после подвала не пришла, вот и мерещится ей всякое нехорошее.

— Поэтому я и хотела уйти из дома, дождаться своего дня рождения, улететь в Швейцарию и остаться там. И больше никогда не видеть ни Левицкую, ни ее любовника Рогожского, вообще никого и никогда. Понятно теперь?

Последние слова она почти выкрикнула, Макс глянул на девушку в зеркало: бледность у нее прошла, девушка раскраснелась, сняла очки, и вид у нее при этом стал вовсе уж беззащитный.

— И когда у тебя день рождения? — спросил Макс.

— В августе, через месяц, — сказала Юля, откинулась на спинку сиденья и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен.

До моста ехали молча, Макс все никак не мог прийти в себя от услышанного, и более того: в душе крепло желание довезти Юльку до ворот поселка и там оставить, а самому смыться, уволиться по собственному и больше близко к забору не подходить. И до того это желание стало нестерпимым, до того нехорошие появились предчувствия, что Макс невольно стал продумывать, как бы этот план реализовать. А что — все просто: подъехал, охрану вызвал и свалил, пока его хватятся, он уже дома будет. И все бы хорошо, но с квартирой расстаться придется, а деваться некуда, тут уж не до жиру, как говорится…

Зазвонил, задрожал в кармане мобильник, Макс достал его, ухмыльнулся, глядя на экран: херр Рогожский собственной персоной. Выждал еще пару гудков и ответил, но его голос пропал в начальственном рыке:

— Еланский, я не понял! Ты где шляешься до сих пор, мы на вокзале давно! Я тебя сколько ждать должен…

Долго же заместитель Левицкой соображал или нарочно время тянул — черт его знает. Смешно получилось: его подручные обшаривают вокзал, он сам слоняется между палатками с шаурмой и пирогами, бесится, пеной, поди, плюется, и все впустую. Не знает, что птичка уже в клетке и клетка на скорости под сотню катит к поселку.

— Я домой еду, — отрапортовал Макс, — Юля со мной, все в порядке. Можешь поговорить с ней.

Юлька отозвалась с заднего сиденья такой витиеватой фразой, послала Рогожского в такие далекие дали, что Макс едва не покраснел. Зато Рогожский заткнулся, помолчал и сказал уже нормальным голосом:

— Понял, мы тоже выезжаем. Как там?

— Нормально, — повторил Макс и свернул с трассы на прилегающую дорогу, что вела через сосновый бор к поселку.

И вроде ехал быстро, скорость не снижал, и пробки в городе образовались нешуточные, но уже у ворот в зеркало заднего вида Макс заметил две машины. «Мазду» и «Ровер», что одна за другой летели следом и едва успели затормозить, чуть не впечатав «Приору» в ворота. Те уже поехали в сторону, Макс выругался сквозь зубы и завел машину на территорию поселка. План побега рухнул к чертовой матери, за рулем «Ровера» сидел лично Рогожский и не отставал от «Приоры» ни на сантиметр, тащился как приклеенный, «Мазда» ползла следом, отрезая путь.

«Вот зараза!» Макс остановил машину у ворот усадьбы, створка поехала вбок, а Юлька, молчавшая до этого, вдруг ожила:

— Ты обещал, что никому не скажешь.

— Обещал — значит, не скажу, — огрызнулся Макс. Злость неожиданно накрыла его, злость от чувства собственного бессилия: вот как получилось, что он теперь себе не хозяин и попал в прислуги к чертовой бабе? Вон она, на крыльце маячит, растрепанная, не хуже Юльки, бежать вроде порывается, но держится. Угодил как в гадюшник в этот особняк, и не выбраться теперь, пока вдове не надоест. А со смертью Юлькиного отца дело мутное и пахнет от него плохо, но когда деньги хорошо пахли? Макс бы последнее отдал, чтобы оказаться подальше от этого змеиного клубка, но так звезды встали, что деваться ему было некуда. Остановил «Приору» на лужайке и, глядя на Левицкую, что не выдержала и сорвалась с места, на Рогожского, что напролом пер к машине, сказал:

— От меня они ничего не узнают. Договоримся так: ты не сбежала, а решила сама съездить в Москву на электричке. Зачем, почему — ври сама, тут я тебе не помощник. И складно ври, чтоб не догадались.

— Спасибо, — Максу показалось, что Юлька сейчас заплачет, — спасибо тебе, ты мне очень помог.

И неизвестно, что она там им обоим наплела, но весь день и вечер было тихо, подробностями и деталями никто не интересовался. Ни Рогожского, ни Левицкой Макс в тот день больше не видел, наелся на кухне до отвала, поплелся к себе и упал на кровать. И не сон пришел, а забытье, от которого болит тяжелая голова, как с похмелья, и хочется снова заснуть, чтобы эта гадость прекратилась. Мысли одолевали самые разные, под конец Макс просто запретил себе думать о тайнах господ Левицких, решив, что не его это дело и с наследством они сами как-нибудь разберутся. С такими деньгами любой дурак жизнь свою устроит в любой точке мира, ему про долг думать надо и про обязанности, что на него Рогожский навесил. Он объявился уже ближе к вечеру, позвонил и сказал, что на сегодня отбой, а завтра в девять утра ждет Макса к себе. «Ничего, недолго осталось, и закончатся мои мучения». — Макс вышел из дома. Он решил пройтись перед сном, чтобы окончательно успокоиться и заснуть, желательно побыстрее, и ни в коем случае не думать, что принесет завтрашний день.

Утром ничего ужасного не случилось: телефоны молчали, завтрак был потрясающим, а Рогожский выглядел значительно лучше, чем вчера. Макса он ждал в той самой комнате, дверь в которую помещалась под лестницей, и внутри, как и ожидалось, находился пульт наблюдения с полутора десятка камер, расставленных по территории усадьбы. Два молчаливых молодых человека не сводили с мониторов глаз, на Макса внимания не обратили, и Рогожский отвел его в небольшой закуток, где стоял письменный стол с огромным монитором.

Закрыл дверь, предложил присесть, сам устроился напротив и после паузы сказал:

— Молодец. Быстро ты сообразил. Пока мои олухи телились, ты уже вопрос решил. Куда она ехать собиралась, не знаешь?

— Не сказала, — уверенно соврал Макс, — да я и не спрашивал. Не до того было.

Рогожский покивал, глядя в монитор, повозил по столу мышью и сказал:

— Ладно, будем считать, что испытательный срок ты прошел успешно. Я с Левицкой насчет премии тебе поговорю, думаю, она не откажет.

«Премия — это неплохо», — подумал Макс, мысленно прикидывая ее размер и сколько он получит на руки после вычета части долга. В любом случае деньги лишними бы не были: в выходной, если такое чудо случится, можно отогнать «Тойоту» в автоцентр и снова оказаться «в седле». Грустно без машины, как ни крути…