Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это?
Дриада ответила не сразу, но когда первые слова вырвались наружу, они были похожи на скрипучие половицы, отсыревшие от времени и многочисленных дождей.
– Священные деревья, которые вырастил сам бог смерти. Я не так давно в этом селении, могу рассказать лишь то, что слышала сама.
– Расскажи. – Я присел рядом с девушкой на землю и облокотился на влажную траву.
– Когда на континентах рождался ребенок, наделенный магическими способностями, многие смертные родители бросали его на произвол судьбы, считая посланником тьмы. Чудовища, находившие таких младенцев посреди леса, забирали их с собой и растили как родных. Но из-за частого кровосмешения рождались дети, магия которых не была известна никому. Так появились джинны, умеющие загадывать желания, и ирсы, застревающие в телах младенцев и не развивающие свой дар, которые требовали крови и плоти живого существа. Дева с косой забирала каждого, кто не смог справиться со своей магией, даже детей. Легенды гласят, что последней волей бога смерти было воссоздание этих семи священных деревьев, разрушение которых принесет новую эру на континенты. Он хотел, чтобы с падением последнего его дочери – Жизнь и Смерть – вернулись обратно домой в Забвение. Третья сестра осталась бы подобно проводнику между мирами, сохраняя баланс для новых правителей обоих царств. Чтобы сохранить Древа от напасти охотников, Жизнь наделила каждый светом, отражающим ту магию, что подвластна чудовищу.
– Я думал, это всего лишь легенда. – Я не мог оторвать взгляда от массивных стволов, которые колонной выстроились в один ряд. Солнечный свет меркнул на фоне их магии – тех отблесков, что они кидали на поляну, и я спросил у дриады: – Должно быть, цвет твоей магии – изумрудный? Значит, Древо с этим светом сможет погибнуть только тогда, когда магия обернется против тебя.
Краем глаза я заметил, как дриада кивнула и вновь вернулась к своему занятию – взращивать ростки будущих растений и деревьев, которые в дальнейшем станут местом упокоения и принятия смерти для дриад, когда их час придет. Эти девы умирали без боли, лишь их душа покидала телесную оболочку, воссоединившись с истинной природой, что выберет сама. Так дриада спасала свою душу от внезапного нападения охотников. Дерево, где покоилась душа дриады, начинало пронзительно скрипеть и взмахивать массивными ветвями, оповещая о нападении. Это помогало другим девам прийти на подмогу и уничтожить обидчика, превратив его в кусок дерева, после чего уничтожить, иссушив. От охотника оставался лишь гнилой пень, который со временем сравнивался с землей.
Иди ко мне. Я не могу больше ждать.
Голос стал еще громче и отчетливее, будто стоило повернуть голову, и я смог бы увидеть ту, кто произносит эти слова. Вместо этого посмотрел в противоположную сторону, где расположились Священные деревья. Их разноцветная магия струилась по поляне, словно ленивые солнечные лучи, где кроется неподвластное ни одному чудовищу могущество. Все они были поистине прекрасными, но все мое нутро тянулось к черной мгле, которая окутывала седьмое дерево своими призрачными щупальцами.
Я услышал, как на поляну вышли Ве́дас и Алке́ста, приветствуя жителей. Поднялся с земли, поблагодарил дриаду за рассказанную легенду и быстрым шагом добрался до Священного дерева, окутанного мглой. Тонкая рябь прошла по кроне, захватив листву. Темная женская рука, покрытая дымкой, потянулась ко мне навстречу, приглашая. Помешкав мгновение, я крепко обхватил ее и почувствовал, как начало затягивать в воронку, где находились мои главные страхи и пороки.
Ты сделал правильный выбор, дьявол.
Глава 7
Открой тайну, которая неподвластна. Даруй свет, что таится во мраке.
Смерть
Я сидела на троне из человеческих костей, от прикосновения которых по телу проходил приятный озноб. От этого я на мгновение почувствовала себя живой.
Пороки – лакомый кусок для таких чудовищ, как я. Моя единственная цель – принести как можно больше страданий душе, не теряющей надежды на спасение. Крики боли и отчаяния были для меня подобно пыльце фей.
Такова моя природа – убивать, карать, заставлять страдать. Я завидовала своей сестре, которая, подобно утренним лучам солнца, восходила и помогала заблудшим душам, даруя самое главное – надежду на спасение. Но как же они были глупы. Как бы ни умоляла душа, ничто не сотрет клеймо порока, что навечно остается там, где некогда было сердце.
Зависть – змея, сжирающая собственный хвост, чревоугодие – растянутый до безобразия дикий кабан, потерявший все очертания, похоть – две обвившиеся вокруг рыси с переплетенными хвостами, алчность – ворон с монетой в клюве, гордыня – пантера с содранной шкурой, гнев – тигр, с пасти которого стекает вязкая слюна, лень – слон, смиренно сложивший массивные ноги.
Я перевела взгляд на заблудшую душу, некогда имевшую телесный облик. После смерти все равны, не было богатых, бедных, могущественных, обделенных магией, все они – слабаки, продавшие собственные души в угоду своему самолюбию. Все до единого напоминали человека с широко распахнутыми глазами и ртом, откуда беспрестанно срывались крики боли. Длинные руки и ноги, непропорциональные телу, то и дело обвивались вокруг друг друга. Если дух был крепок, он продолжал петлять и спотыкаться, но идти к Забвению, что освободит его от вечных мук. Если же обладатель души – слабак, то я уничтожала его клинком, сделанным из плоти и крови Первой Смерти, которая властвовала еще задолго до правления богов на небесах и чудовищ и смертных на земле.
Услышав очередной всхлип и крик, я приподняла кинжал со стола и чуть покрутила рукоять в ладони, направляя острие в свою сторону. Небольшая капля крови упала на пол.
– Прошу… я не сделал ничего плохого.
– Ты убил жену, Пронкс. Такое не прощается.
– Мы можем убивать неверных, так заведено!
– Заведено кем?
– Нами.
Пронкс был одним из кентавров, славившихся своим вспыльчивым и любвеобильным характером. Из-за кровосмешения со смертными стало рождаться много существ, обделенных магией. Тогда совет кентавров принял закон – убивать неверных жен и отпрысков, появившихся на свет от смертных.
– Позволь объяснить тебе, кентавр, – сделав акцент на последнем слове, с упоением наблюдала, как его душа застыла, словно каменное изваяние, прислушиваясь к моим словам. – Вы можете принять еще сотню законов, но не должны забывать о главном – лишь я решаю, как долго будет страдать