Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я растерянно посмотрела на экран компьютера, где висело последнее, уже утреннее послание Даниеля с астрономическими количествами поцелуев, сладкой попочкой, сисечками, ушками…
— Наверное, Марта, через мои руки прошло слишком много и притом более интересных описаний этого дела. Нет, вызывает только смех. Пальчики, сосочки, тысячи миллионов поцелуев… Как можно относиться к этому серьезно?
— А вообще тебя заводят описания секса? Ну когда ты не редактируешь, а просто читаешь роман.
— Марта, я, даже если просто читаю, все равно мысленно редактирую. — Я улыбнулась. — Думаю, я порченая в этом смысле. А тебя? Заводят тебя? Ты и сама в романах это описываешь.
— Наверное, я тоже порченая. — Марта хмыкнула. — Но все равно, чтобы написать такую сцену, я должна сама прочувствовать то, что испытывают мои герои.
— Должна возбудиться?
— Пожалуй… Но не буквально физиологически.
— Представить мысленно картинку?
— Нет, не картинку. Ощущения, прикосновения… Вернее, ощущения от прикосновений. И ощущения, которые вызывает желание прикоснуться, и ощущения, которые потом возникают от этого… Ладно. Не важно. Я не знаю, как это объяснить!
— Отчего же! Я все поняла. Я же вижу, как Даниель заводится, представляя себе прикосновения и ощущения сисечек и сосочков. А меня, если честно, всю жизнь очень заводит, если так можно сказать, его завод…
— Ха! Значит, секс и вчера был?
— Был. Еще как был!
— В половине второго? Что ж не раньше-то?
— Мы бы и раньше спать пошли. Он минут прямо через пять, как Вивьен отправилась на деловую встречу, стал меня торопить, мол, хватит, отдыхать пора. Я говорю — иди ложись, а мне хочется сделать еще одну страничку. Это быстро. До конца главы правда страница с небольшим оставалась. Но он не пошел в спальню, а вернулся на кухню и опять полез в компьютер. Потом в кухню спустился Тьерри, и они стали там довольно бурно шептаться. Причем я, видимо, сильно углубилась в «Герцогиню», потому что заметила, что он там уже вместе с Тьерри, только когда услышала их голоса.
— И о чем же они бурно шептались?
— Я подумала, что, скорее всего, по поводу бросившей его девушки, и не стала вмешиваться. Закончила эту главу, начала следующую. Потом Тьерри ушел к себе, а Даниель меня больше не торопит. Мол, работай-работай, я хочу еще покрутить этот договор, мелькнула, дескать, одна мыслишка. Я что, я не возражаю. Ясно же, решил еще разок навестить Вивьен. Сижу работаю. Потом он подходит ко мне, обнимает за плечи. Целует в ухо нежно-нежно и шепчет: «Половина второго, пчелка. Давно пора принимать душ». Ну и у нас все получилось просто замечательно! И ведь после каких жутких процедур с зубами. В юности, наверное, только так бывало, чтобы прямо вот-вот не мог на меня надышаться…
— Слушай, — Марта хмыкнула, — ты ведь рано встаешь, часов в восемь?
— В восемь Даниель уже уходит, а Тьерри — в половине восьмого. Я встаю в шесть.
— Но, если работать до половины второго, спать-то когда?
— Марта, но ведь сегодня же суббота!
— Точно… Это мой на своем канале без выходных…
— И в субботу мне нужно только проводить Тьерри, а потом я могу спать сколько угодно.
— Бедолага, как же ты сегодня встала в шесть, — сочувственно сказала Марта. — Да после приключений в душе…
— С полузакрытыми глазами. Просто усилием воли вынесла себя на кухню! Только весь мой сон как рукой сняло, когда я увидела, что Тьерри поливает на террасе свой сад. В жизни такого не бывало, чтобы он поднялся раньше меня! Вечно бегаю вверх-вниз по лестнице: «Вставай, сынок! Вставай! А то опоздаешь»!
— Избаловала ты его.
— Зато ласковый. Всем делится.
Я вышла к нему на террасу. В старом бордовом свитере, еще не успевший побриться, с большой полупрозрачной пластиковой лейкой в руках, среди зелени на фоне утреннего серебристо-сиреневато-серого Парижа он выглядел довольно живописно. Но лицо будто осунулось, под усталыми глазами — черные круги.
— Привет, ма!
— Привет. Охота тебе?
Я еще больше взлохматила его волосы. Они были точно такие же, как у отца, — темные, густые, волнистые и очень приятные, как тяжелый шелк. Разрез глаз, нос, овал лица, фигура — все тоже отцовское. И уже давно я порой путаю их голоса по телефону.
Он улыбнулся моими губами — рот и цвет глаз единственное, что у него есть от меня, — перехватил мою руку и поцеловал запястье — абсолютно отцовские жесты.
— Ма, но они ведь живые. Надо каждый день поливать. Посмотри, как я рассадил твои тюльпаны.
— Здорово! Очень красиво. Только что-то я не припомню, чтобы ты вчера поливал.
— Но мы же накануне вечером все сажали и полили сильно. Бабушка сказала, что утром не нужно, а то болото будет.
— Ну раз бабушка сказала!
— Ма, шла бы ты в дом. Холодно еще, простудишься. Я все-таки в свитере.
Я внимательно посмотрела на него и сказала:
— Не нравишься ты мне. Ты хоть сегодня спал? Или до рассвета читал Бодлера?
— Ха! Вчера — папа, сегодня — ты, чем вам Бодлер не угодил? — Он поставил лейку, обнял меня за плечи — снова отцовский жест — и повел в дом. — С вами, пожалуй, уснешь. Резвятся, как Ромео с Джульеттой!
Я вздрогнула и отстранилась.
— Так слышно было?
Он быстро нагнулся и чмокнул меня в висок.
— Ма, ну извини! Ну вырвалось… ну… ну мы все взрослые люди! Может, я вам завидую… — И отвел глаза.
Я шагнула к ближайшему стулу у обеденного стола и села. Он опустился рядом со мной прямо на пол и, снизу вверх заглядывая мне в лицо, заговорил:
— Ма, ты не обижайся! Я вас совсем не осуждаю! Я просто не думал, что ты с ним… вы с ним до сих пор, ну… в общем… — Он развел руками. — Я же знаю, ну и ты знаешь, что у него там, в общем… другие женщины! И потом, раньше в комнате, которая между вашей спальней и моей, жила Сесиль. Музыка у нее, у меня… Ну у меня, чтобы не слушать ее попсу… Два года она не живет с нами, комната же пустая, а я музыку не очень…
— То есть все так слышно?!
— Ма. — Он вздохнул. — Слышно, когда ночью шумит вода в вашей ванной. И не надо большого ума, чтобы понять, почему она шумит среди ночи. По нескольку раз. Ма, ну не обижайся. Ну что ты молчишь?
— Голоса в ванной тоже слышно?
— Еще как… — Он уставился в пол.
— В конце концов, мог бы давно мне сказать, что вода ночью тебе мешает.
Тьерри резко вскинул голову и округлил глаза.
— Ма! Да не мешала она мне никогда! Просто, когда Сесиль вышла замуж и мне стало регулярно слышно вашу воду, я даже и не сразу-то сообразил… Потом, конечно, забавно было, даже скорее удивительно, что мама с папой…