Она смотрит на меня, потом на плакат и снова на меня, будто пытается что-то понять. Наконец, указав мне на грудь, на мой манифест о равноправии, спрашивает:

— Это правда?

Я киваю.

Не успевает она задать следующий вопрос, как ее мамаша, что твой регбист, влетает в круг, хватает дочь в охапку и убегает, оставив меня в одиночестве в центре созданной живыми защитной зоны радиусом тридцать футов.

Интересно, до чего бы мы договорились, не прискочи ее мамаша. Села бы девочка рядом со мной? Смог бы я ответить на другие вопросы? Изменилось бы хоть что-нибудь к лучшему?

Уверен, малышка станет расспрашивать родителей о том зомби, которого она видела сегодня в парке, и о лозунге на доске. Спросит, правда ли, что зомби тоже люди. Разумеется, родители объяснят ей, что зомби не люди. Зомби — отвратительные грязные существа, и ей не следует прикасаться к ним и доверять им. И конечно, со временем девочка станет достаточно взрослой, чтобы уверовать в это.

Однако во мне теплится надежда, что она пропустит мимо ушей родительские увещевания и станет думать самостоятельно. Что она уговорит друзей принять ее сторону. Что когда-нибудь я буду сидеть на скамейке, и никто не обозначит зону безопасности на расстоянии тридцати футов.

Надежда все еще жива, когда рядом тормозит фургон службы отлова бродячих животных.

В среду вечером я сижу у себя, ем печенье «Орео», запиваю вином «Шато Ла Тур О-Брион» урожая 1982 года (350 долларов за бутылку), смотрю «Челюсти» по каналу «Браво» и жалею, что нет трюфелей.

Сверху доносится топот и ругань родителей. Не могу разобрать, что говорит мама, но отец то и дело выкрикивает фразы типа «клоун ублюдочный» и «почему бы не сдать его на органы?». Добавляю звук в телевизоре, чтобы не слышать их, как вдруг ко мне стучат.

Я никого не жду.

У всех моих бывших друзей весьма кстати развилась амнезия, благодаря которой исчезли даже намеки на дружеские отношения, существовавшие между нами до того, как я воскрес. Время от времени я встречаю их, когда иду на собрания. При виде меня улыбки мгновенно исчезают с лиц. Оскорблений они, конечно, не выкрикивают и не смеются надо мной вместе с другими живыми, но взгляд всегда отводят в сторону.

Из нашей группы ко мне отродясь никто не заходил, да я и не приглашал. Вот бы родители обрадовались: в комнате полно зомби, они заняли все стулья, смердят на весь дом, играют в «Тривиал персьют» под музыку группы «Green Day» или «Bachman Turner Overdrive».

Интересно, стала бы мама угощать их шампанским?

Снова стучат, уже настойчивее. А вдруг Рита зашла спросить, не хочу ли я прогуляться? Не могу позволить себе поверить в это, иначе разочарование будет жестоким. Кто бы это ни был, надеюсь, ему не придет в голову возмущаться, если в бордо обнаружатся крошки печенья.

На пороге в темноте стоит Джерри, с плеча свисает рюкзак, на голове — сдвинутая набок бейсболка «Окленд Атлетикс». Улыбается во весь рот — явно хотел сделать мне сюрприз. Рядом с ним Том с менее жизнерадостным выражением лица, хотя он все-таки поднимает уцелевшую руку и вяло мне машет.

— Энди, дружище! — приветствует Джерри. — Чем занимаешься?

Киваю на телевизор: Роберт Шоу как раз скатывается с палубы, чтобы принять неминуемую смерть. Сделав большой глоток, протягиваю вино Тому. Он отказывается. А вот Джерри не ждет приглашения: хватает бутылку, запрокидывает голову и льет содержимое в рот — он напоминает мне птенца, раскрывшего клюв и ожидающего отрыгнутой перемолотой пищи. Что не так уж далеко от правды.

Мгновение спустя ободранное лицо искажается брезгливой гримасой, он убирает ото рта бутылку и выплевывает красную жижу прямо на пол.

— Фу! — говорит он, отхаркиваясь. — Что там за хрень?

Достаю из кармана треников два печенья «Орео».

— Черт! — Он не перестает сплевывать вино, слюну и клеклые куски на пол. — Ну и мерзость.

Том тянет левую руку к печеньям.

— Можно мне одно?

Я отдаю ему оба, и он поглощает их без видимого удовольствия. Затем отбираю у Джерри бутылку, пока он не уронил ее. Одна десятая «Шато Ла Тур О-Брион» и так на полу.

— Забудь про вино и печенье, — обращается ко мне Джерри, сплюнув еще раз. — Обувайся. Сегодня мальчики гуляют.

Заманчиво. С другой стороны, уже больше девяти вечера. После того, как я недавно загремел в приют для животных, отец торжественно пообещал собственноручно расчленить меня, попади я туда еще раз, поэтому, хоть до полуночи есть время, отправляться в культпоход без сопровождения мне не особо хочется. Но тут Джерри произносит магические слова:

— Идем к Рею.

Мы выбрались через заднюю дверь и, обогнув дом, направились к оврагу. По мнению Джерри, знакомство с Реем поднимет Тому дух, и скорбь по утраченной руке отступит. Возможно, мотивы Джерри и объясняются этим, но лишь частично: наверняка соблазнил Тома лишь для того, чтобы еще раз полистать у Рея стопку «Плейбоя».

Тому преодолеть овраг нелегко — сказывается отсутствие правой руки. Даже Джерри пару раз падает и больно ударяется копчиком, чертыхается и подтягивает штаны. Как ни странно, я не испытываю ни малейшего затруднения. Возможно, из-за того, что мне не терпится снова побывать у Рея. Или потому, что я уже много раз ходил этой дорогой. Я не поскальзываюсь и не спотыкаюсь, словно до меня, наконец, дошло, как работает мое новое тело.

Мы крадемся переулками и пустырями, огибаем стороной центр Соквел-виллидж и выходим на Олд-Сан-Хосе-роуд как раз перед полем, где впервые встретили Рея и близнецов. Мимо проносится пара машин, однако, если не считать запоздалого автомобильного гудка и выкрика «Уроды!», до зернохранилища мы добираемся без происшествий.

— Служба отлова бродячих животных! — объявляет Джерри, заходя внутрь через заднюю дверь. За ним идет Том, я замыкаю шествие.

На каменных стенах блики от пламени. Рея толком не видно, слышен только его голос:

— Давайте-давайте, проходите.

Он по-крестьянски растягивает слова, и мне кажется, что мы того и гляди застанем его за дойкой коровы. Но нет — он сидит перед костром лицом к нам, с бутылкой пива и наполовину оприходованной банкой оленины. Близнецов не видно.

Рей отхлебывает пиво и кивает нам:

— Вижу, вы привели новенького.

— Это Том, — докладывает Джерри.

Том еще ни слова не обронил с того времени, как попросил у меня печенье. Похоже, ему очень хочется есть — кивнув на банку, стоящую на земле рядом с Реем, он спрашивает:

— Что там?

— Роскошное рагу от Рея. — Хозяин подцепляет вилкой кусочек. — Оленина. Свежие консервы. Если голоден, угощайся.

— Я вегетарианец. — В голосе Тома улавливается отвращение.