— Я не понимаю…

— И не нужно. Молчи.

Молчу. Слушаю, что говорят вокруг. Интересно.

Едем-едем-едем…

День и ночь. Потом нужно подойти к мужчине или женщине в синей одежде и попроситься в вагон. Эти в синем — главные в вагоне. Они дают простыни и горячий чай. И едешь-едешь-едешь…

Потом опять выходишь. Идёшь к другому синему человеку и просишь:

— Возьмёшь двоих?

И даёшь ему деньги. А он показывает, где спать, даёт простыни и горячий чай. И едешь-едешь-едешь…

День и ночь. И всё заново.

Ночь и день.

Когда-то Очень-Очень-Давно-Придавно Нюра ездила в поезде. Она была совсем маленькой, а мама ещё не болела. Воспоминания об этом событии — беззвучные размытые картинки. Словно сквозь запотевшее стекло. И не ясно: было это? не было?

Нюра помнила, что на столике в купе стояла коробка с конфетами, и дотянуться до неё можно было, только привстав на цыпочки. А верхние полки уходили так далеко ввысь, что смотреть на них нужно было, запрокинув голову. Было это? Не было?..

— Нам долго ехать?

— Нет.

— Ты сердишься?

— Нет. Я думаю. Молчи. Молчать нужно уметь. Как и слушать.

Молчу. Слушаю. Хочу уметь.

Как там тётя Зоя? Что делает? Интересно… Интересно? Нет. Неинтересно. Интересно вокруг.

Люди. Разные. Рассказывают о себе. О ком-то. Иногда смеются. Редко — плачут. Говорят понятные слова. Иногда непонятные. Читают. Едят. Спорят. Спят. Потом прощаются. И нужно выходить со всеми из вагона. И идти к другому поезду. Который едет в другую сторону. И спрашивать человека в синем:

— Возьмёшь двоих?

И едешь-едешь-едешь…

И слушаешь-слушаешь-слушаешь…

Нужно уметь молчать.

Нужно уметь слушать.

Четвёртый день после третьей ночи.

Вечер уже. Вот полки. Верхние. Скоро опять застучат колёса и замелькают столбы. А потом появятся огоньки вдали. Как звёздочки, только крупнее.

— Сме+? — шёпотом.

— Да, — тоже шёпотом.

— Ты видел того, который сейчас зашёл?

— Нет. А что?

Молчание. Потом робкое:

— …ты только не думай, что я глупая…

— Я не думаю, что ты глупая.

Молчание. Недолгое.

— …мы вот едем-едем, а он едет вместе с нами.

В смысле?

— …нас тётенька пирожками угощала, а он рассказывал, что у него брат с неба прыгал к невесте, помнишь? И розы с неба сыпались…

— Помню.

— …а потом мы опять ехали, и он рассказывал, что у него брат прыгнул и ударился об землю… в другом вагоне…

Молчание.

— …и ещё мы ехали там, где подушек не было, помнишь?.. Он там говорил, что его брат с невестой с моста упали… в машине…

— Помню.

— …а сейчас он опять с нами едет… тут… за стенкой…

Молчание.

— …А бывает, что всех братьев зовут Дима?..

— Умница.

Робкая улыбка:

— Я?

— Да, ты.

— Почему?

— Ты умеешь слушать.

— Умею?

— Да. А теперь учись молчать.

Смутилась.

— Я глупая, да?

— Не глупая.

— Не глупая?

— Нет.

— Просто учись молчать. У тебя хорошо получается.

А говорить, если надо, буду я.

— С ним?

Молчание. Молчание, которое говорит: молчи.

Молчу.

Представь: спишь себе в тёплой постели.

Пригрелся. Сон хороший видишь. До звонка будильника — два часа и полрассвета. И тут подходит кто-то, откидывает одеяло и выливает на тебя ведро холодной воды из колодца. Нет… Не так… ЛЕДЯНОЙ воды из колодца, да?.. Нет… Всё равно не так…

Представь: приехал ты в летний трудовой лагерь. И познакомился с самой красивой девочкой. Нет… Не так… С САМОЙ красивой девочкой в лагере. А мест не было, и тебе временно выделили койку в пустующем изоляторе медпункта. И ты договорился с САМОЙ красивой девочкой, что глубокой ночью она придёт к тебе. Вот ты ждёшь её, ждёшь… и задремал. И проснулся. А изолятор — он такой дли-и-и-инный барак с множеством окон. И только две койки. И ты на одной лежишь. И ждёшь её. И видишь, как в крайнем окне мелькают её собранные в хвост волосы. Потом — в следующем. И ближе. Идёт. Слышно, как тихо-тихо переступают её босые ноги по бетону…

И вдруг… Что это? Твоя рука ощупывает постель, а она мокрая! Мокрая?! Ты обоссался во сне, чувак! ТЫ ОБОССАЛСЯ!!!

А вон уже скрипнула дверь изолятора… Что??? Делать???

ЧТО??? ДЕЛАТЬ???

Или представь: заходишь ты домой. Есть хочешь. А у тебя привычка такая — обедать и читать газету. Где газета? Наверное, у родителей в комнате. Толкаешь дверь спальни. А родители там. На кровати. Голые. Занимаются сексом. ТРАХАЮТСЯ, чувак.

Если ты не грёбаный киборг, ты что-то чувствуешь в такие моменты, да?

— Вы на свадьбу едете? — говорю я. — А я вот со свадьбы. Так там жених, чтобы всех удивить арендовал в ближайшем авиаотряде «кукурузник». И знаете зачем? Прыгнул с парашютом и приземлился прямо во двор к невесте. А жених этот…

Мужчина и женщина на верхних полках повернулись. Я увидел их лица, и слова застряли в горле.

Меня облили ледяной водой. Я обоссался. Я застал родителей трахающимися.

И всё это одновременно.

Я вижу заинтересованные лица вокруг. Они ждут продолжения. Я вижу два лица на верхних полках. Они ничего не ждут. Они слышали как минимум три версии этой истории. Только теперь я понимаю, что уже встречал их два поезда тому назад. А эта тётка со странными глазами пару раз мелькала во вчерашнем вагоне. И этот, с чёрными гляделками. Смотрит сверху вниз. Мне не кажется, он точно ехал со мной на скором трое суток назад.

Иногда судьба берёт бейсбольную биту и лупит тебя по башке. Или подкидывает по печени. Или с носаря по яйцам.

Все молчат. Мне кажется, ВСЁ молчит. Кровь с такой силой шумит в моей голове, что я не слышу даже стука колёс. Я краснею. Мне стыдно? Да. Мне нереально стыдно.

Кажется, пошла вечность. Две вечности. Но как только я слышу:

— Прямо во двор?! Во даёт! И не забоялся? — понимаю, что минуло от силы три-четыре секунды.

Меня спрашивают. Меня просят продолжать. Но я не могу. Не могу. Моё лицо горит. И я опускаю глаза в пол. Всё. Сейчас мне на лбу вырежут Позорную Звезду. Сейчас я узнаю, что такое Падение.