Утро 9 октября выдалось холодным и росным, а день — ясным, теплым. Любимов дважды водил эскадрилью на зада­ние. .. Прикрытие стало несколько формальным — вот уже дней десять, как над нашим хозяйством не появлялся в возду­хе ни один немецкий самолет. И на задания мы летали в пол­ной безопасности… Позвонил генерал Ермаченков и попро­сил, не приказал, а именно попросил поддержать прикрытие «петляковых» армейской группы нашими «яками».

— Так у меня ж все на задании, товарищ генерал. Я только-­только из штаба полка, да вот еще Авдеев дежурит… — отве­тил комэск. — Нам парой?.. Есть, товарищ генерал.

Спросил Любимов, во сколько и где встреча, положил в ящик трубку полевого телефона, висевшего на суку возле стоянки его самолета, условились с ним о действиях в возду­хе, и в кабины…

Над девяткой «петляковых» висела четверка сухопутной авиации «яков». Мы с Любимовым помахали крыльями, заня­ли место непосредственного прикрытия. За Турецким валом на высоте наших бомбардировщиков проходила стороной четверка «мессершмиттов». Группа прикрытия навязала ей бой и отстала. Любимов подал мне сигнал: идем с ударной группой до цели. А цель — аэродром Аскания-Нова. Отбом­бились «петляковы», хорошо отбомбились — никто не мешал.

Легли на обратный курс. Солнце лениво садилось за си­нюю даль на отдых. В небе ни облачка, ни самолета вокруг. Только девять армейских Пе-2 и пара наших Як-1. На душе по­койно, будто с полигона возвращались. Недалеко от перекоп­ского берега пересекли Каркинитский залив, проводили «пешек» еще чуть над крымской степью, пора и вправо отва­ливать, на Тагайлы.

Любимов подошел ближе к «петляковым», выровнял высо­ту, поднял над головой руки в пожатии. И я помахал крыльями на прощанье бомбардировщикам. Те тоже на радостях, что удачно бомбили, — кивали головами, руками махали в ответ, крыльями. В этот миг Любимов услышал сухой треск у право­го борта кабины, второй с короткой вспышкой — за прибор­ной доской, у мотора. Обожгло ногу, ударило мелкими оскол­ками стекла в лицо.

Мотор тянул, управление слушалось, глаза видели — их спасли большие летные очки. А видели они на фоне вечерне­го неба выходящих из атаки «мессершмиттов». В их направ­лении я уже набирал высоту. И Любимов прибавил газу, за­драл нос машины. От перегрузки закружилась голова — раньше такого не случалось. Выровнял самолет. В правой бурке хлюпало, и он понял — кровь. Нога немела. Саднило лицо. Он снял перчатку, провел по лицу ладонью, и на ладо­ни — кровь. Надо было немедленно перевязать ногу, остано­вить кровь, но в воздухе это невозможно. До дому не дотя­нуть. И он пошел на снижение. Две вспышки, два попадания в самолет командира заметил и я. «Запятые» — дымовые штрихи трассы — подбирались к моей машине. Я выскочил из-под атаки вправо и круто полез вверх перехватить против­ника на выходе из пикирования, но не успел. «Мессершмит­ты» вышли из атаки раньше, чем удалось развернуться в их сторону, и ушли с принижением на север.

Они появились снова, когда я кружился над идущим на посад­ку Любимовым. Попытались было атаковать его, но я повернул им навстречу, в лобовую, и атаку сорвал. Немцы еще покружи­лись немного, а когда Любимов приземлился в степи между копенками, улетели. Я видел, как комэск выбрался из кабины, отстегнул парашют и направился, прихрамывая, к рядом сто­явшей копне. Бензин в моих баках был на пределе, и надо было спешить домой, чтобы быстрее выслать машину за командиром.

В небе было еще светло, а на земле быстро темнело. Потря­сенный случившимся, я не сразу обратил внимание на несколь­ко то тут, то там догоравших в степи костров. Лишь километрах в десяти от аэродрома отчетливо увидел вдруг, что издалека мигавший костер — не что иное, как разбитый, обгоревший самолет. И тогда понял, что те, разбросанные по степи, тоже не просто костры, а сбитые самолеты. Не «петляковы» ли? Но «петляковы» ушли левей. От страшной догадки — не свои ли стало в кабине жарко. Я спешил домой на максималь­ной скорости, а казалось, что мотор еле тянет. На приборы не смотрел, привык чувствовать машину всем телом».

Тревога Авдеева оказалась не напрасной — в тот день ВВС ЧФ и 51-й армии действительно понесли чувствительные по­тери. Сгорел в своем «яке» лейтенант Аллахвердов — лучший на тот момент ас ВВС ЧФ, имевший на своем счету шесть ин­дивидуальных и групповых побед. Пропал без вести лейте­нант Щеглов из эскадрильи Любимова. 51–я армия потеряла по одному «яку», «мигу» и «лаггу», причем два пилота оказа­лись серьезно ранены. Что же касается командира 5-й эскад­рильи 32-го иап ВВС ЧФ Ивана Любимова (пять воздушных побед), то его история на процитированном отрывке не за­кончилась. После вынужденной посадки он, тяжело раненный, лежа под истребителем, ждал помощи, когда его проштурмо­вала другая пара «мессер­шмиттов». Летчик получил новые ранения. Его обнару­жили только ночью и немед­ленно доставили в госпиталь. Первое заключение врачей говорило о том, что с авиаци­ей Любимову придется рас­статься навсегда. Ступню ле­вой ноги Ивану ампутирова­ли, правую удалось спасти с большим трудом. Место ступ­ни занял протез, который лет­чик упорно осваивал, решив во что бы то ни стало вернуть­ся в авиацию. Прошел год, прежде чем Любимов вернул­ся в свою часть, став вскоре командиром своего родного полка. Весной 43-го за боевые заслуги полк стал 11-м гвардейским, а Любимова в октябре назначили командиром 4-й истребительной авиади­визии. К тому времени он имел на своем счету уже 9 воздушных побед. 22 января 1944 г. И. С. Любимову присвоили зва­ние Героя Советского Союза. Он продолжал службу в морской авиации до 1973 г. и дослужился до звания генерал-майора.

Все это произошло много позже, а тогда, в конце первой декады октября, внезапные потери советской авиации нанес­ла внезапно вернувшаяся в Чаплинку из Донбасса группа III/JG 77. В этот день ее «мессершмитты» вели свободную охоту за линией фронта, причем, по-видимому, исключитель­но силами наиболее опытных летчиков — среди семи пило­тов, доложивших о победах, лишь один не входил в категорию асов. Командир группы обер-лейтенант Kurt Ubben увеличил свой боевой счет с 42 до 45 побед, лейтенант Omert — с 24 до 26, фельдфебели Seckel и Baumgartener сбили по два самоле­та. Очевидно, таким образом немцы мстили за смерть погиб­шего 8 октября над Армянском обер-лейтенанта Kurt Lasse (41 воздушная победа), который, по немецким данным, погиб в результате столкновения с советским самолетом (в совет­ских документах подтверждения этому заявлению обнару­жить не удалось). Так же в пользу немцев завершились и дру­гие бои, имевшие место 10, 11 и 12 октября. В них советская сторона потеряла в сумме три Пе-2, по одному Ил-2, МиГ-3 и И-15бис. Немецкие зенитчики добавили к этому еще по одному Ил-2, И-16 и И-15бис. Для немцев единственной потерей стал лейтенант Hans Schmeidler из 9/JG 77, погибший в воздушном бою 11 октября. Он сбил бомбардировщик «петляков», одер­жав свою седьмую победу, но и сам был подбит меткой очере­дью воздушного стрелка, после чего врезался в землю.

Имелись и другие признаки усиления активности люф­тваффе. 9 октября немецкие бомбардировщики, маскируясь облаками, бомбили Симферополь, а на следующий день — впервые аэродром Фрайдорф, на котором в тот момент бази­ровался 11–й шап ВВС ЧФ. Забегая вперед, отметим, что все­го немцы до конца октября бомбили этот аэродром четыре раза, не добившись при этом никаких успехов. Остальные аэ­родромы Фрайдорфской группы вообще не подвергались ни­какому воздействию, поскольку, очевидно, так и не были об­наружены вражеской воздушной разведкой. В тех случаях, ко­гда возникало подозрение, что аэродром обнаружен, советское командование просто передислоцировало базиро­вавшуюся на нем часть на другую степную взлетную площад­ку, благо их было великое множество. Более ожесточенный характер имели бомбардировки переднего края советской обороны. «Бомбили нас на Ишуньских позициях основатель­но, — вспоминал П. И. Батов. — По возраставшей интенсивно­сти авиационных налетов можно было судить, что дни испы­тания приближаются. Начиная с 12 октября ежедневно на Ишунь было по восемь — десять налетов. Несколько раз под удар попадал командный пункт 156-й дивизии, к счастью, обошлось без жертв. Чуть было не лишились Г. В. Полуэктова, он возвращался на своем «пикапе» и был уже близко от КП, когда 30—40 самолетов начали бомбежку. Отвернул в сторо­ну метров на двести и переждал в воронке. В МТС стояло много заброшенных комбайнов. Очевидно, немцы их приняли за танки и страшно бомбили, к удовольствию наших бойцов, наблюдавших, как противник попусту старается».