свадьбы с Митей. Хотела уже через год гулять по деревне с коляской...

И вот – так теперь и должно быть. Но это дитя, оно чужое...

Меня не пугает ребенок во мне. Меня пугает то, от кого он и как зачат... И что я буду его за это ненавидеть. Ненавидеть своего ребенка – это так ужасно! Хотя прекрасно понимаю – ребеночек не виноват. Виноваты родители. И я больше всего.

 Я стою у стола, продолжая держать жидкость во рту, и плачу. Потому что жалею. И уже не себя.

 Выплевываю отвар обратно в стакан, швыряю его на пол – стекло разбивается, жидкость разливается, впитываясь в цветной палас. И я со стоном опускаюсь рядом, уставившись мутным взглядом на осколки.

Они – как мои мечты. Разбитые.

Но я не могу его убить! Не могу.

– Молодец, – слышу я бабушкин голос сзади. – Я знала, что ты у меня разумная девочка.

– Бабушка... – вою я, обхватив себя руками. – Что же делать дальше? Как быть-то...

 Она подходит ко мне, садится рядом и обнимает, положив мою голову себе на плечо.

– Все будет хорошо, – ласково произносит бабушка. Гладит меня по спине. – Я тебе еще успокоительный отвар приготовила. Выпей и поспи.

 Не знаю, что меня так успокаивает: бабушкин отвар или просто какое-то умиротворение. Но я высыпаюсь. Без сновидений, без своих обычных кошмаров.

 И даже не хочу просыпаться, когда меня кто-то трясет за плечо. Открываю глаза. Натаха…

 Подруга опускается рядом со мной на диван, сбросив обувь, и спрашивает:

– Стаська, ты чего опять? Вроде же все решили…

 А что мы решили? Что я обману Митю в одном, но в этом не смогу. Не сохранила девственность, которую так берегла именно для него, а теперь еще и ношу ребенка, которого не планировала. Который, кажется, мне и не нужен…

– Наташ, – поворачиваюсь к подруге, понижая голос, – я не могу за Митю выйти.

– Ну вот! Опять!

– Я беременна…

 Слова бьют по мне. Я никогда не думала, что они будут звучать как что-то постыдное. Это же счастье? Да, но не то, которого хотелось.

Подруга не смотрит на меня и сразу предлагает:

– Сделай аборт.

– Страшно.

– Не обязательно делать хирургический. На маленьком сроке можно и вакуум, и таблетки. Да у Агафьи Ильиничны небось рецептики есть, – заявляет Наташка. А я в удивлении смотрю на нее – откуда она столько способов знает? – Но это после свадьбы. А то без брачной ночи придется.

 Я сглатываю слезы, которые душат. Невыносимо все это. И все это со мной? Глубоко вздыхаю и отвечаю шепотом:

– Не смогу... убить... понимаешь?

 Натаха лежит, подергивая носочками правой ступни, а потом поворачивается на бок, подперев ладонью щеку, и говорит серьезно:

– Значит, так… Свадьба скоро, как и первая брачная ночь. Потом сразу говоришь Митьке, что беременна. От него! Вот и все. А со сроками придумаешь. Не ты первая, не ты последняя.

 А меня просто тошнит от всего: от этого обмана, от беременности, от такого сравнения. Я не хочу быть такой…

 Но Наташа права. Как всегда. Она сейчас мыслит трезвее, лучше… Как еще это назвать? Прагматичнее… Вот! И да, я люблю Митю. У нас еще будут общие детки. Только почему-то опять накатывает тошнота, как только я думаю о первой брачной ночи.

 Я думаю над этим день. Свадьба все ближе и ближе, а я так и не знаю, что мне делать. Отменить? И что сказать – почему? Выйти за Митю и всю жизнь ему врать? Начать семейную жизнь со лжи...

 Бабушка молчит. Вообще ничего не спрашивает и не говорит. Косится на меня, словно чего-то ждет.

Больше всего на свете мне сейчас не хочется быть на своем месте. Мне вообще ничего не хочется. Я практически постоянно сплю, чувствую такую тяжелую усталость.

 Даже винить и проклинать кого-то нет сил. Просто плыву по течению, и мне уже не важно, куда оно меня занесет.

 И даже не замечаю, как наступает счастливый для всех новобрачных день.

 Он врывается ко мне с шумом и весельем – с утра пораньше прибегают девчонки. Все нарядные, красивые, с улыбками на лицах. Только Наташка хмурится. Девочки украшают улицу и дом, собирают меня: красят, причесывают, одевают. Поют песни, наши, традиционные... А я покорно молчу. Делаю все рефлекторно. Без желания. А бабушкин взгляд, которым она наблюдает за всем происходящим, прожигает изнутри. Осуждает. Не поддерживает. Но молча.

 Вскоре начинается выкуп невесты. Я не слушаю, что там происходит на улице. И смех, который все же до меня долетает, не создает должного настроения.

 Сегодня я не замуж выхожу. Сегодня я хороню свои принципы и мечты. С легкой и едва уловимой надеждой, что потом будет легче и лучше.

 Меня выкупают. Вслед за подружайками в дом заходит Митя. В красивом костюме с довольным выражением лица. А я смотрю на него, такого родного и такого... чужого. Да и в животе все переворачивается и подташнивает. Долго смотреть в глаза ему не могу. Стыдно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты очень красивая, – произносит мой почти муж. Смотрит так заворожено, жадно, даже причмокивая. Я стараюсь, очень стараюсь выдавить из себя улыбку. Все-таки улыбаюсь, чувствуя при этом, как одинокая слеза скатывается по щеке и падает в декольте платья.

 Он берет меня на руки и выносит на улицу под дружные аплодисменты. Громкие, от них закладывает уши. Даже неприятно. Жених доносит меня до калитки… Я выглядываю – надо же, ему удалось арендовать мерседес! Да, пускай явно старенький, но белый. Весь в разноцветных шариках и ленточках. И две куклы на капоте.

 Я оборачиваюсь и вижу бабушку на крыльце дома. Она качает головой и заходит в дом, закрыв за собой дверь. Не поедет, значит...

 Мы загружаемся в машины. В нашей за рулем сам Митька, на соседнем сидении его дружка Славка. А я и Наташка сзади.

 Вижу, как на улице появляется Любовь Николаевна, Митина мама, с иконой в руках. Каменное выражение лица, поджатые губы. Наши взгляды пересекаются через стекло, и мне кажется, что она догадывается или даже знает. Все знает. Я отворачиваюсь и начинаю грызть ноготь большого пальца. Вроде как просто волнуюсь.

 Любовь Николаевна обходит машины, потом посыпает землю вокруг зерном. Чтит традиции. Это должны делать родители невесты, но у меня их нет. И моя будущая свекровь наверняка договорилась с бабушкой, что сделает все