– Он опять говорит, как попугай, – насторожилась Моника.

Никто не захотел быть ни Зигрун, ни Россвейсой. Моника заявила, что будет Динь-Динь – и точка!

– Господи, куда я попала! – спросила Паола сама у себя.

– В бордель! – хором ответили присутствующие.

* * *

В тот же день Матильда срочно связалась с Родиной. Сотрудники контрразведки зафиксировали следующую непонятную беседу:

– Медведь, в наш город прибывает председатель партии зайцев! Он придёт к нам слушать оперу.

– Лиса, вернись к шифровальной таблице.

– Медведь, в край безногих лягушек приезжает суперзаяц. Главные уши страны. Мерзкие усики, истерики, фамилия на Г. Догадался кто это?

– Снова пьяная в эфире?!

– Медведь, я чиста как стёклышко. Мне пить нельзя, у меня лирическое сопрано.

– Лиса, я всё понял. У тебя стресс. Ничего не предпринимай. Срочно готовим твою эвакуацию.

– Медведь, я домой не поеду! Я хочу петь! У меня ария Герхильды!

– Лиса, не напрягай мозг. Больше гуляй. Мы тебя спасём.

– Медведь? Медведь?

Больше не было передано ни слова.

Начальник отдела прослушки все понял и сказал подчинённым:

– Эта Лиса точно пьяна. Но ещё более вероятно, это всё дезинформация. Они нас за нос водят, тратят наши ресурсы, несут чушь. Какой председатель? Куда? К нам?

* * *

Начальник обиженно скривился. Его спросили, не стоит ли стереть запись этой ахинеи.

– Нет, – сказал офицер. – Инструкции есть инструкции. Мы поняли, что они пытаются нас одурачить, вот что главное!

Для убедительности начальник поднял палец. Он велел продолжать слежку, а сам собрал вещи и пошёл на предоставленную командованием квартиру, отсыпаться.

* * *

Бордель был разбужен прекрасным женским дуэтом. Все поспешили к сцене. Кто-то нёс в руках недопитый кофе, а Матильда, например, глаз не докрасила. Так и пошла с несимметричным лицом.

Пели Герда и Моника. Бено дирижировал и одновременно артикулировал, показывая, как нужно искривлять рот, чтобы каждая буква звучала чисто. Ария закончилась мощным крещендо. Девушки заработали аплодисменты, сбежали со сцены несколько даже смущенными. Танцы в голом виде им сейчас казались куда менее волнующим действом.

– Это было прекрасно, маэстро! – сказала Моника и поцеловала Бено в щёку.

– Если бы я знала оперу раньше, не подсела бы на наркоту. Иди сюда, чмокну в макушку, – снизошла Герда.

Когда-то в центральной газете о Бено написали хвалебную статью. Так вот та статья и на треть не была столь приятна, как теперешняя помада на лысине.

– Это успех, господа! – сказал дирижёр. – Скоро мы исполним мечту всех музыкантов – наше творчество станет интересней ваших сисек!

* * *

Воодушевлённый больше нужного, Бено притащил ноты. Велел всем приготовить пюпитры. В ответ на просьбу при женщинах не выражаться, дирижёр пояснил: пюпитр – это не то, чем постоянно заняты мысли Арнольда, а просто такая подставочка для нот.

Разницу между настоящей музыкой и хаотической импровизацией, дирижёр решил показать на самом слабом звене, на гитаристе. Он попросил Макса исполнить что-нибудь эмоциональное. Макс, не чуя подвоха, сыграл песенку гибели японской девушки, влюбившейся в английского матроса. Проститутки стали раскачиваться и подпевать. Пели они деревенскими голосами, будто никто их ничему только что не учил.

– Всё правильно, так и должна звучать кухонная утварь, – сказал Бено. – Гитара, это не вполне инструмент, скорее дитя инцеста удочки и сковороды. А теперь сыграйте вот это!

Бено поставил перед гитаристом ноты. Он был уверен, теперь проститутки не только запоют, но и разрыдаются.

Макс смотрел в ноты. Ничего не играл.

– Ну же, смелее! – подбодрил дирижёр. – Не смущайтесь, хотя бы первые шестнадцать тактов!

Гитара молчала. Бено что-то заподозрил, убрал ноты. Макс вздохнул с облегчением, снова стал музицировать. Бено вернул ноты на место. Гитарист заткнулся.

– Удивительный феномен, – сказал дирижёр – Я предполагал, что гитара разрушает мозг, но не знал, что настолько… Вы не знаете нот!

Подоспевший Тони предотвратил избиение дирижёра.

– Никаких убийств до премьеры! – сказал он. – Перейдём к следующему инструменту.

Бено обиженно поджал губы.

– Хорошо. Кто у нас скрипка?

Никто не ответил. Матильда увлечённо пилила ногти.

– Я спрашиваю, кто играл на скрипке! Бессмысленно скрывать, я всё равно узнаю, кто это был!

Моника ткнула Матильду в бок, та очнулась.

– Моя очередь бить дирижёра? А ну иди сюда! – девушка встала и сделала несколько гимнастических движений для разминки.

Бено не испугался, сам подошёл, показал листы.

– Это партитура струнной группы. Скрипки, альты, виолончель. Дикари должны услышать Вагнера!

* * *

Какое-то время Матильда читала ноты как книгу. Шевелила губами, чему-то удивлялась, местами даже хихикала. Бено понял, всё наладилось. Прометей на подходе, скоро огонь согреет души.

– Сейчас прозвучит увертюра, – сказал дирижёр слушателям. – 136 тактов восходящих секвенций покачивающейся ритмической фигуры в размере 6/8, основанной на тоническом аккорде ми бемоль мажора. Фантастическая, неземная музыка! Пожалуйста, начинайте.

Матильда всё ещё двигала бровями и поджимала губы.

– Пожалуйста, начинайте, – повторил музыкант. – Престо, престо!

Матильда дочитала, поднялась и отвесила дирижёру звонкую затрещину.

Она ничего не стала объяснять. Просто забрала скрипку и ушла, обдав всех холодом презрения.

– За что? – удивился дирижёр. – У Вагнера нет ни одной похабной ноты!

– Не обращай внимания, – хмыкнула Берта. – Матильда всегда так делает, когда не хочет работать. Настоящая леди!

* * *

Жизнь среди сплошной красоты меняет человека. Тони сам не заметил, как попал в комнату Моники. Прижав девушку к стенке, ощущая под тканью тонкие косточки и лягушачью мускулатуру, он понял, что любит эту девушку целиком, как личность.

– Твои глаза как море! – говорил продюсер.

– Закапываю их белладонной. Берта говорит, женщина с горящими глазами лучше продаётся.

– У тебя губы Афродиты!

– Это герпес. Потом замажу.

– А бёдра! Это амфоры, полные нектара!

– Во-от! Скажи Берте, чтобы не называла меня больше тощей клячей.

Тони полез под подол, из чего следовало, что все его намерения чисты и серьёзны.