прикрыл, сложив под свою и под ту самую чугунную жопу Крайнова, кстати, тоже. Не дал хода, потерял и забыл. Однажды эта бомба рванет и разнесет наши… к чертям собачим. В каждой жалобе! В каждой, превышение полномочий, немотивированная агрессия, мать ее, и… и.

– Физическое воздействие, – подсказал Егерь.

– Угу, – согласился Веденцев. Он быстро обошел стол, резко дернул ящик стола и кинул на стол листок.

– Вот! Почитай! Вчера пришло. Ты отрезал ухо допрашиваемому! Отрезал, Егор! Ухо!

– Это было месяц назад, – фыркнул Егор. – Что-то они долго пишут. Там малолетний ублюдок нападал на невинных старушек, отнимал последнее! Хрен с ним – отнимал! Он бил их с садизмом и жестокостью, чтобы они не могли его вспомнить!

– Это вообще было не твое дело! Его районные ведут! Ты, как папка, в детский сад разбираться ходишь?

– Да! Хожу! На следователя Никонова уже папашка ублюдка наехал, хачик стремный. На мать напали, дочку поцарапали по лицу. Ей тринадцать лет, она только с мальчиками встречаться начала! Это давление на расследование, – защищался Егерь. – И ухо этот чмошник при задержании повредил, через забор драпал, а ручки слабенькие, жопка хиленькая, никакого пресса, силенок только на старушек хватало, об торчащую доску башкой саданулся, ухо порвал.

– Угу, – кивнул товарищ подполковник, – а при допросе тобой оно само совсем отвалилось.

Егор кивнул и закусил губу, сдерживая улыбку.

– Тебя там вообще быть не должно было! Не твое дело, не твой район!

– Мне нужны были записи с камеры слежения. По этому поводу есть запрос, отчет, – на самом деле Егерь врал. Он понятия не имел ни про запрос, ни про отчет. Но Ромик обычно аккуратно вел их документацию.

– Есть, конечно. У тебя хорошие сотрудники. Веронику скоро повышать будем.

Егерь быстро закивал, радуясь переводу разговора в другое русло. Еще немного в этом направлении и можно будет снова вернуться к своим баранам, то есть к делу Дикого.

Но полковник тоже был не прост.

– А неделю назад ты зачем отпинал студента Социального института, политехнического факультета, Сабирзянова Аделя… хрен его не помню какойтовича?

– Этого вообще никто не пинал.

– Егор! – полковник выложил на стол еще один лист. – Там даже видео есть!

– Чертовы блогеры и стримеры! Бложат без стыда и совести, – выругался Егор. Сейчас он чувствовал себя мальчишкой перед Веденцевым. – Дмитрий Юрьевич, этот урод подстрекал болельщиков. Они и так неадекватные! А там совсем сопли. Ни мозгов, ни тормозов. А он на них оттачивал средства влияния на толпу. Эта толпа маленьких мамонтят снесла оцепление, они затоптали курсантов военного училища. Там два летальных исхода и никаких доказательств на него. Этот гадёныш лыбился и считал себя великим демиургом.

– Кем?

– Тем, кто правит миром. – Егор снова посуровел.

– Ну, до правления миром ему, конечно, далековато, – вздохнул Полковник. – Но перелом ключицы, перелом тазобедренного сустава, сотрясение мозга и множественные ушибы мягких тканей. Егор?

– Его мозг не мешало совсем вытрясти. Я его три квартала гнал.

– Еще дальше гнать было надо, на пустырь, в безлюдное место. И бить без свидетелей. Ты знаешь, что был захват квартиры снимавшего видео и чистка в интернете?

– Программеры явно не перерабатывают, – буркнул Егор. – Поработают, жопы не отвалятся.

– И ты хочешь, чтобы я отдал тебе дело твоего Дениса? Сколько в нем добавится трупов? После этого дела мне тебя придется увольнять? Или посадить? – полковник разошелся не на шутку. В здании начинали хлопать двери. Люди приходили на службу. – Тебе подполковника в тридцать лет дали! Неслыханно, но заслуженно. За такое, как с «космонавтом», можно и побольше наград выдать. Каждый день новый труп падал. На улицах убивали. Ты жизнью рисковал. Тебя в пример ставят, как идеальный образ следователя.

– Холодная голова, железное сердце и чистые руки… – пробурчал Егор.

– Горячее сердце, – автоматически поправил Дмитрий Юрьевич. – Это про чекистов, не про следователей.

Полковник сбился. Воодушевленность сошла на нет. Он налил себе еще воды, устало сел в кресло. Егерь видел перед собой старого уставшего человека. Мундир и прилагающиеся к нему обязанности давили непосильным грузом. Холодная голова и пламенное сердце страстно желали отдыха. А чистых рук у них вообще не бывает.

– Садись, чего встал как на ковре, – небрежно махнул полковник, но вместо этого тот положил перед ним два листка бумаги.

– Это с убийства Дениса, – начал объяснять Егор, но в комнате зазвонил телефон.

Звонок дребезжал ржаво, раздражающе, как из пластикового аппарата советских времен. Егерь невольно поискал взглядом пузатый телефон старого образца. Звонил новый, стационарный, но уже электронный. А вот мелодия на нем стояла, навевающая ностальгию.

Веденцев оторопело смотрел на звонящий телефон, потом вскинул взгляд на настенные часы и на Егора. Они оба догадывались, по какому вопросу звонили.

– Неужели уже успел найти заступников? За ночь?

– Не успел еще, – спокойно отозвался Егор. – Но волна радости и превосходства наползала на него.

– Не радуйся так откровенно, – полковник снял трубку. – Может, наоборот, звонят предупредить, чтобы дело ни в коем случае к тебе не попало.

Подобное было маловероятно, но улыбка с губ Егеря сползла, и теперь уже начальник довольно улыбался.

– Полковник Веденцев слушает.

Егор опустил голову и отошел в дальний угол кабинета, демонстрируя, что не слушает. Если бы полковник хотел, то выставил его одним взглядом.

Дмитрий Юрьевич Веденцев, начальник отделения Управления ФСБ по особо секретным расследованиям преподавал у Егеря, Лекса и Дикого в институте. Его байки про расследования, изощренные умы преступников, страдания и спасения несчастных беспомощных жертв и сам образ следователя без страха и упрека, послужили основной мотивацией пойти в следователи.

Когда Егор прошел все круги ада, именно полковник Веденцев позвал к себе в отдел. В захудалое отделение на краю города, но в какой-то степени это спасло ему жизнь. Система методично принялась уничтожать тех, кто активно участвовал в ее становлении. Подчищала следы. Переписывала историю. И Егерь был в ее списке.

Как Лекс, бежать он не мог, слишком поздно, охота уже началась. Влиятельного отца, как у Дикого, у него не было. Марат Николаевич предлагал помощь, но гарантий дать не мог. Какие в то время гарантии? Он увяз в системе по самую шею.

Уйти под честное слово, не писать мемуары? Мемуары интересуют только журналистов. До сих пор нет-нет да всплывают скандальные рассказы свидетелей кровавых девяностых, секретных и запутанных двухтысячных, лицемерных и лживых две тысячи десятых.

Егерь тогда вписался, работал, остался в системе. В том качестве, к которому стремился всегда, в совсем другом масштабе. Мелкие кражи, насилие, грабежи. В анамнезе его послужного списка чего только не было.

Сюда, в Управление ФСБ, его